Венец для королевы проклятых - Виктория Александровна Борисова

выдалось утро. Легкий ветерок чуть трепал тонкую полупрозрачную белую занавеску, море вдалеке сверкало и переливалось на солнце всеми оттенками бирюзы. «Хороший день сегодня… – подумала Гвендилена, потягиваясь и протирая глаза, – наверное, малыш Гердвин захочет погулять в парке!»

Она еще улыбалась, пока не проснулась окончательно. Воспоминание о случившемся вчера обрушилось на нее, словно каменная глыба. Только сейчас, осознав, что Гердвина больше нет и никогда не будет, Гвендилена поняла с отчетливой и жестокой ясностью, что теперь ни этот день, ни любой другой не будет для нее по-настоящему хорошим.

Мир словно подернулся серой пеленой. Море уже не казалось таким ярким и красивым, солнце стало тусклым, и все вокруг стало ненужным, лишним, раздражающим…

Гвендилена с некоторой досадой вспомнила о том, что вчера отправила отряд шеди-аваль в обитель Анрабены. Они могут срыть до основания этот монастырь, замучить монахинь, но ей не станет легче! И малыша Гердвина это уже не вернет.

Голову пронзила острая боль. «Надо позвать Гилу, – решила Гвендилена, – у нее наверняка найдется какое-нибудь снадобье на такой случай!»

Она потянулась за колокольчиком. На звонок явилась служанка – совсем юная, рыжая и веснушчатая. Раньше Гвендилена не видела ее… Девушка напомнила ей веселую хохотушку Летту – и это тоже почему-то раздражало.

– Позови ко мне Гилу! Да поскорее, – приказала она.

Перепуганная девушка опустила голову, уставившись на свои башмаки.

– Ну, что ты стоишь? Иди! – прикрикнула на нее Гвендилена.

Она отвернулась к стене. Смотреть на мир, видеть солнце, море, а особенно людей было просто невыносимо! Как они смеют жить, если малыша Гердвина больше нет?

Девушка явилась совсем скоро, но почему-то одна.

– Где Гила? – резко спросила Гвендилена.

– Простите, госпожа, она не может прийти, – пролепетала служанка.

– Не может? Это почему же? – Гвендилена чувствовала, как все внутри закипает от еле сдерживаемой ярости. – У нее есть более важные дела?

– Нет… Просто она умерла! – выпалила девушка.

– Как умерла? Этого не может быть!

Гвендилена вскочила с постели, забыв про головную боль. То, что Гила могла умереть, оставив ее одну в такой момент, просто в голове не укладывалось! Этого не могло быть, если только…

– Подай мне платье, – приказала она, – да не то, черное.

И дрогнувшим голосом добавила:

– Мой сын вчера умер.

* * *

Войдя в комнату Гилы, Гвендилена замерла на пороге. В нос ударил тяжелый пряный запах, уже знакомый ей. Так пахло от маленького пузырька с темной жидкостью, которой когда-то Гила поила ее, чтобы заглушить боль от ожогов. «Значит, она сделала это сама, – поняла Гвендилена, – значит, больше не захотела жить!»

Целительница лежала на ложе, застеленном белым покрывалом, в платье с вышитыми цветами и звездами. Это платье Гвендилена уже видела на ней – давно, еще в Кастель-Маре, когда умер Людрих… Лицо Гилы было очень бледным и спокойным, руки сложены на груди, а пальцы крепко сжимали небольшой свиток пергамента, скрепленный алой сургучной печатью, похожей на кровавое пятно.

– Она оставила для вас послание, госпожа, – голос служанки доносился откуда-то издалека.

– Да, я вижу, – собственный голос показался ей далеким и глухим, – уйдите все, уйдите прочь…

Она долго смотрела на мертвое лицо женщины, которая была рядом с ней столько лет. Не то чтобы Гвендилена так уж любила Гилу – порой та была просто невыносима! – но привыкла ощущать ее рядом, доверять ей и знать, что она никогда ее не предаст и не покинет.

Зато теперь покинула навсегда.

– Зачем ты это сделала, Гила? – тихо спросила Гвендилена. – Зачем ты оставила меня одну? Да еще в такой момент…

Гвендилена осторожно наклонилась и прикоснулась губами к холодному лбу мертвой целительницы. Она осторожно разжала мертвые пальцы и взяла письмо.

– Похороните ее как подобает! – коротко сказала она слугам, выходя из комнаты.

Лишь уединившись в своих покоях, Гвендилена решилась распечатать послание. Буквы прыгали перед глазами, строчки извивались, словно змеи под корягой… Лишь усилием воли взяв себя в руки, Гвендилена сумела сосредоточиться.

«Когда ты прочтешь это послание, меня уже не будет в живых. Знай – я, Гиллиам ап Кеаллах, ухожу, потому что сама так решила, и сожалею лишь о том, что не сделала этого раньше. Много лет я жила ради того, чтобы отомстить за тех, кого любила, но только теперь поняла, что месть – это путь в никуда, в пустоту. Со мной случилось худшее из того, что может произойти, – я позволила злу завладеть моей душой. Ради своей мести я помогала тебе и позволила сотворить много дурных дел. Я глубоко раскаиваюсь в этом, но не в силах исправить то зло, что ты причинила с моей помощью, а потому не хочу и не могу больше жить.

Мне жаль тебя. Прощай».

Слуги во дворце потом долго со страхом шептались о том, как из покоев королевы раздался то ли крик, то ли вой – не человеческий, скорее звериный. Потом стало тихо…

Никто не осмеливался войти туда, пока тихонько не звякнул серебряный колокольчик, которым Гвендилена обыкновенно вызывала слуг. Перепуганная горничная застала свою госпожу ничком лежащей на ложе. Не поднимая головы, она тихо вымолвила:

– Позови Яспера.

Яспер, по обыкновению, явился на зов немедленно и скромно встал у порога. Чуть приподняв голову от подушки, Гвендилена произнесла каким-то тусклым, неживым, словно задушенным голосом:

– Пошли гонца за отрядом шеди-аваль. Я приказываю им возвращаться.

Глава 7

Дни становились короче, а ночи – длиннее, с деревьев облетела листва, и теплые ясные дни перешли в то сырое, слякотное время, что в Терегисте называли предзимьем. После похорон малыша Гердвина дворец, по настоянию Гвендилены, погрузился в глубокий траур, и сама она жила в каком-то странном оцепенении, в полусне.

Казалось, незримая стена отделяет ее от других людей – совсем как когда-то давно, еще в юности, после смерти сестры Айи. Порой Гвендилена замечала, что слуги и придворные сторонятся ее – не смотрят в глаза, стараются не коснуться случайно, замолкают, стоит ей войти в комнату… Не то чтобы Гвендилену это как-то особенно волновало, но она понимала, что ее положение после смерти наследника стало шатким и ненадежным, и, если она хочет сохранить свою власть и положение, необходимо что-то предпринять.

Однако стоило ей стряхнуть оцепенение хоть ненадолго – например, попытаться задуматься о будущем и строить какие-то планы, – душу начинала терзать такая боль, что выдержать ее было просто невозможно. К тому же рядом больше не было Гилы с ее снадобьями… Без нее Гвендилена чувствовала себя особенно одинокой!

В конце концов она решила просто дать себе время, чтобы хоть