Свиток фараона - Филипп Ванденберг

Амалия Доне оказалась единственной законной наследницей состояния Хартфилдов, и ее хлопоты в этом плане были вполне понятны и законны. Во время беседы Омара насторожила сдержанность разговорчивой от природы дамы, когда он поинтересовался обстоятельствами, мешавшими вступить ей в наследство. Она сама рассказала, что видела профессора Хартфилда в последний раз летом 1918 года, если не считать, что тот недавно явился к ней во сне в образе нищенствующего монаха, одетого в серую подпоясанную сутану.

Женщина горько улыбнулась и добавила, что сон приснился ей три недели назад и с тех пор она в страхе вскакивает по ночам, потому что монах, то есть Хартфилд, во сне приближался к ней с наглой ухмылкой.

Чтобы избежать дальнейшего описания сновидения, Омар вежливо попрощался, перекусил в «Кингз Армз» и отправился к Бейсуотер-роуд вблизи Гайд-Парка. Здесь Омар присел на скамейку возле Серпентайн-бридж и стал наблюдать за лебедями и утками, которые резвились здесь в большом количестве. Попутно он думал о миссис Доне и о том, чего от нее можно ожидать. Ему показался важным тот факт, что суд посчитал невозможным признать профессора Хартфилда мертвым на основании каких-то косвенных улик. Омар решил отправиться в Бейсуотер-Корт.

Старое здание наводило ужас своим видом и величиной, как и все судебные органы этого мира. Прошел почти час, пока Омар нашел нужный отдел и встретился с судьей Киттербеллом — высоким, тощим мужчиной с короткой стрижкой. Тот уже четверть века зарабатывал себе на хлеб тем, что с понедельника по пятницу сидел за темным обшарпанным столом, перебирая документы о недееспособности и свидетельства о смерти со всего района Бейсуотер и принимая по ним решения. От такой работы его лоб возле переносицы изрезали глубокие вертикальные морщины.

Омар предъявил паспорт и объяснил, что может кое-что сообщить по делу Хартфилда, признание которого мертвым было отклонено этим учреждением. Такое заявление не привело Киттербелла в восторг. Оно явно не входило в его планы, намеченные на день, и лишь сулило дополнительную работу к двум стопкам документов, которые лежали перед ним. Ему пришлось позвать мисс Спаркнис, одетую в черное и зимой, и летом девушку, которая состояла в «Women’s Social and Political Union» — организации суфражисток. Она и принесла через какое-то время необходимую кипу документов.

Пока Киттербелл внимательно изучал их, Омар рассказал судье ту же историю, которую сегодня поведал миссис Доне: он работал вместе с Хартфилдом и не видел его вот уже четыре года. Он думает, что Хартфилд наверняка давно погиб. Таким образом Омар надеялся вынудить судью открыть ему те самые косвенные улики и подробности, которые бы прояснили это дело. И он оказался прав.

Киттербелл отреагировал на историю Омара довольно несдержанно, потребовал от Омара доказательств его слов, а затем вытащил из папки чек на денежный перевод в двадцать тысяч фунтов Вестминстерского банка «Мерилбоун» и положил перед ним на стол. На квитанции значилось: Каир, 4 апреля 1921 года, и стояла неровная подпись: Хартфилд. Счет получателя был указан в банке «Миср» в Каире. Оттуда отправляли запрос на перевод, там и получили деньги по доверенности, в надлежащем порядке, без каких-либо затруднений. Ни Вестминстерский банк, ни банк «Миср» к подписи Хартфилда претензий не предъявил. А поскольку мертвые не могут расписываться, следует вывод, что Хартфилд жив. Археологи — странные личности, иногда они избегают общества, и Хартфилда нельзя было упрекнуть в этом в такое неспокойное время. Судья спросил, может ли Омар Мусса подтвердить смерть профессора под присягой или указать свидетелей, которые, в свою очередь, могут поклясться, что Хартфилд погиб.

Этого сделать Омар, конечно же, не мог, да и не хотел. Он получил доказательство того, о чем уже долго подозревал: Хартфилд жил где-то в Египте и не было оснований считать, что его знания потеряны и совершенно не могут быть применены в поисках Имхотепа.

Но с чего же начать поиски? Казалось бессмысленным искать человека, который скрывался в стране, большей, чем Англия, Франция или Германия. Это напоминало пресловутый поиск иголки в стоге сена, и сил Омара для этого явно было маловато. Нужно обязательно выяснить, что известно миссис Доне, ибо нет сомнений, что эта женщина знает больше, чем говорит.

И вообще, в чем причина такой скрытности? Связано ли это с долгожданным наследством или они с профессором вели какие-то общие дела? Почему она не упомянула о денежном переводе? Если миссис Доне занималась финансовыми делами профессора, то она должна была знать об этом.

На следующий день Омар опять отправился на Глостер Террес. Он намеревался поговорить с миссис Доне о прошлогодней квитанции на денежный перевод для профессора Хартфилда. Вопрос незнакомца лишь подтвердил то, о чем уже давно догадывалась миссис Доне: у чужака была совсем иная цель, это не просто дружеский визит к Хартфилду. Не выпуская сигареты изо рта, она обозвала Омара ищейкой и пригрозила полицией, если тот не прекратит свое расследование. Она даже заявила, что подпись Хартфилда на квитанции подделка, и добавила, чтобы Омар и близко больше к дому не подходил.

Омар не привык сдаваться в сложных ситуациях, поэтому он еще раз посетил судью Киттербелла и с озабоченным видом сообщил, что миссис Доне заявляет: подпись на банковской квитанции поддельная. Известно ли ему об этом? Киттербелл был настроен побыстрее избавиться от надоедливого посетителя. Он, возведя глаза к небу, с чувством произнес, что миссис Доне может сколько угодно сомневаться по поводу подписи Хартфилда, но эксперт неоспоримо доказал ее подлинность.

Когда судья в ответ попытался выяснить, почему этот случай так интересует Омара, тот предпочел немедленно ретироваться.

Пока египтянин проводил расследование в Лондоне, он совершенно не подозревал, что в Берлине его ожидает удар, который был сильнее, чем все, что ему довелось пережить до этого времени. Это было одно из тех поражений, которые запоминаются на всю жизнь, даже когда раны давно затянулись.

Все началось на одной из коктейльных вечеринок, устраиваемых бароном Густавом Георгом фон Ностиц-Валльницем по четвергам.

Если бы мы могли классифицировать события подобного рода, то для них подошло бы название «Увидеть и быть увиденным». Участие в этой ярмарке тщеславия было честью для любого берлинца, занимающего соответствующее положение в обществе. Тот, кого барон фон Ностиц приглашал на вечеринку, принадлежал к высшему обществу, тот, кого обходил вниманием, — оставался за бортом светской жизни.

Здесь можно было увидеть режиссеров, актеров и авторов, а также автомобильных конструкторов и владельцев электростанций, которые не гнушались ничем, чтобы разбогатеть или прославиться.

Здесь рождались звезды, поливали грязью премьеры, нанимали боксеров, заключали сделки и занимались политикой. Всего лишь за два дня до убийства министр внешней политики Вальтер Ратенау весело болтал с Ф. М. Мурнау, немой фильм которого под названием «Носферату» поразил всех гостей.

На одной из таких коктейльных вечеринок, к радости хозяина, появилась и Халима. Своим немецким языком с арабским акцентом она удивила всех присутствовавших. В этот вечер произошла неожиданность, которая при ближайшем рассмотрении оказалась не такой уж неожиданной, как это воспринималось вначале.