Сближение - Кристофер Прист

– Почему вы со мной не разговариваете?

Она повернулась, чтобы взглянуть на него, посмотрела прямо в глаза, а потом после долгой паузы ответила:

– Потому что пока что вы не сделали и не сказали ничего, что могло бы меня хоть как-то заинтересовать.

– Но вы вообще не реагируете! Такое впечатление, что вам наплевать на все, что я говорю.

– То есть мы сошлись во мнении.

– А чем бы я мог заинтересовать вас?

– Мне бы хотелось узнать ваше имя. Это могло бы многое изменить. И вы не спросили, как зовут меня.

– Я – Томак. Томак Таллант.

– Значит, вы – не уроженец Прачоса.

– Нет. А вы?

– Я свободна от национальности. Я живу исключительно ради Слова, которое несу.

– Но это не имя.

– Я – Несущая Слово. Это все, что вам нужно знать.

Таллант встал, решив не заказывать третью кружку, и застыл у стола, нависая над женщиной. Он чувствовал себя липким от застарелого пота после трех дней пути, чесались укусы насекомых и потертости от грязной одежды, а эта женщина ему наскучила, да еще и на нервы действовала. В его номере была душевая кабинка, и Таллант представил, как хорошо будет побыть там одному, стоя под струями холодной воды.

– Я иду к себе в комнату, – сообщил он, но женщина не ответила. Выражение ее лица не изменилось. – Очевидно, это очередная вещь, которая вас не интересует, – процедил он, не сумев побороть раздражение. – Вам не нужно называть свое имя. У вас, наверное, есть странные личные причины, но я считаю вас скучной и невежливой. Доброй ночи.

Она не ответила, и Таллант пошел прочь.

Она что-то сказала, но из-за гомона толпы в баре он не расслышал и повернулся.

– Что вы сказали?

– Свое имя, – ответила женщина.

– Я вас не слышал. Здесь слишком шумно. Повторите… пожалуйста.

– Я не хотела показаться невежливой, Томак Таллант, и приношу извинения. Я несу обет скромности. На людях я могу произнести свое имя лишь раз, поэтому сейчас повторить его не могу. Я просто Несущая Слово, и никакой иной личности мне не нужно.

Таллант в отчаянии махнул рукой и ушел. Протиснулся через толпу во дворе рядом с баром и нашел вход в отель.

Номер был грязным и темным, его освещала лишь тусклая электрическая лампочка, свисавшая в центре потолка. Кровать представляла собой железную сетку с простым заляпанным матрасом, на который постелили одинокую выцветшую простыню, на краю лежало сложенное маленькое полотенце. На полу голые доски местами расщепились. Стены, видимо, не красили и не мыли много лет, они посерели от грязи и плесени или же просто потемнели от возраста. По крайней мере душевая кабинка выглядела так, будто ее недавно чистили, хотя кран и трубы болтались, а насадка душа вспучилась и была покрыта зазубринами. Таллант снял с себя одежду и бросил на пол у кровати.

Вода в душе была, как он и ожидал, скорее тепловатая, чем холодная, но лилась с постоянным давлением и казалась чистой. Он простоял так несколько минут, подставив лицо струям, они сбегали по закрытым глазам, плечам, груди, ногам, попадали в уши, затекали в открытый рот. Вода ослепила Томака, оглушила журчанием в ушах. Наконец Таллант с неохотой закрыл кран, после чего вытер глаза пальцами.

Только тогда он понял, что не один. Паломница неслышно вошла в номер и стояла около закрытой двери, глядя на него. Таллант схватил крошечное полотенце, которое нашел на кровати, и прикрылся.

– У меня в номере нет душа, – сказала она. – Я надеялась, что можно воспользоваться вашим.

Она не сводила с него глаз, открыто осматривая тело Талланта с головы до пят. Он смутился от откровенности ее взгляда, попытался вытереться, согнувшись, но не отодвигая полотенце слишком далеко.

– Я закончу через минуту. Потом можете воспользоваться душем в мое отсутствие.

– Я же наблюдала за вами. Можете понаблюдать за мной.

– Нет, я бы предпочел…

– А я бы хотела, чтобы вы остались.

Отбросив тщетные попытки прикрыться полотенцем, Таллант откинул его в сторону и схватил робу, которую носил уже несколько дней. Женщина уже развязала пояс, из-за чего ее свободное одеяние распахнулось.

– Я не хочу вас смущать, – промямлил Таллант. – Вы набожная женщина…

– Я не священнослужительница и не монахиня. Обеты, которые я приняла, личного характера. Я своего рода выездной работник. Путешествую сама по себе, а единственный текст, прочитанный мной, содержится в писании, которое я ношу с собой. Я истинно Несущая Слово, не буду отрицать или открещиваться. А еще я здоровая женщина, и у меня есть физиологические потребности. Порой безотлагательные.

Таллант снова облачился в робу, но, поскольку тело не успело просохнуть, тонкая ткань прилипла к рукам, ногам, груди и спине, повиснув как попало. Женщина прошла мимо прямо в душевую кабинку и повернула кран. Она шагнула под струи воды все еще в одежде, а потом развернулась, встала под душ, натянув ткань, чтобы очистить. Когда ткань промокла насквозь, женщина скинула одеяние с себя на пол кабинки, встав на него голыми ногами, а сама подняла лицо и руки, массируя подушечками пальцев кожу головы под волосами, намыливая между ног, грудь и подмышки. Она стояла под душем, закрыв глаза, и ее явно не заботило присутствие Талланта в номере.

Тот сначала наблюдал за ней, а потом подошел к открытой дверце.

Она не принесла с собой полотенца, поэтому Таллант протянул ей то маленькое, которым вытирался, все еще влажное. Женщина промокнула лицо и волосы, а потом отшвырнула полотенце в сторону, подошла к Томаку, резким движением распахнула полы его одеяния. Они занялись любовью на кровати.

После этого она, казалось, уснула, ну или лежала неподвижно и тихо, все еще размеренно дыша с закрытыми глазами. Ее кожа светилась от пота.

– Я все еще не знаю твоего имени, – сказал Таллант, лежа рядом и накрыв ладонью одну из ее грудей. Ему совершенно не хотелось спать. Мягкая плоть стала горячей под его пальцами, и он поиграл с ее соском, который в конце концов утратил твердость. На лбу женщины выступила капля пота, сбежала на плечо, а потом упала на грязный матрас. Он с жадностью вдыхал сладкие ароматы ее кожи. Над кроватью располагалось круглое окошко, в комнату из двора проникали хриплые крики посетителей бара, а еще запахи алкоголя, дыма и пота чужих немытых тел.

– Я уже говорила. – Она не открыла глаз, но голос звучал не сонно.

– Я не слышал, что ты говорила. Там было слишком шумно. А сейчас мы наедине.

– Меня зовут Фиренца, по крайней мере ты будешь меня знать под таким именем. Но никогда не называй меня так в присутствии посторонних. Я уже говорила, что приняла обет скромности, но это было просто обещание, данное людям, отправившим меня с миссией. Слово требует исполнения всех обещаний.