Синдром Гоголя - Юлия Викторовна Лист

Константин Федорович смело пересек приемную и тотчас уперся в проем без двери – та оказалась снята с петель и отсутствовала, вход же был частично забаррикадирован шкафом, стоящим торцом, сквозь стеклянные дверцы его Грених разглядел пробирки и бутыльки синего и белого стекла с химическими реактивами для проведения анализов. Отлично! Хоть что-то здесь имелось.

Протиснувшись в узкий лаз, Константин Федорович наткнулся на поваленную груду ведер и тазов, меж ними лежала лента бинта, вся пропитанная кровью. Свежей. Путь ему вновь преградил шкаф, теперь уже поставленный ко входу спиной, старая, прогнившая деревянная задняя его стенка чуть отходила от остова, обнажая рядок полок. В узкую щель можно было разглядеть в беспорядке наставленные папки и книги вперемешку с какими-то тряпками.

– Что еще это за лабиринт Минотавра? – Грених уперся взглядом в испещренный плесенью и гнилью тыл шкафа.

За шкафом кто-то отчетливо зашелся кашлем. Протиснувшись в узкий лаз меж ним и стенкой, переступив через весы для взвешивания больных, Константин Федорович наткнулся на угол длинного лабораторного стола, едва ль не до самого потолка заваленного всем, чем ни попадя, а главное тем, чего здесь, в лаборатории, быть не должно. Всевозможные швабры, мочильники, аппарат для дезинфекции хлора, состоящий из большой бутыли и трубок, стопка брошенных веером ведомостей, на которых большими буквами было выведено: skarlatina, febris recurrens, tiphus – гора жестяных мисок, плевательницы. На полу целая гора стаканчиков для приема медикаментов, железные щипцы для углей, рецептные фельдшерские дощечки старого образца, вешалка для верхней одежды, лежащая поперек в пространстве меж лабораторным столом и печью, до невозможности жарко натопленной.

За столом на деревянном расшатанном стуле сидел тот, кто, видно, и был легендарным доктором Зворыкиным. В замусоленном коричневом костюме, с клетчатым пледом на плечах вместо медицинского халата, весь седой, щуплый, согбенный, он замер с платком у рта, беспомощно и загнанно глядя на вошедшего в царство хаоса Грениха.

Долгую минуту они глядели друг на друга, один с испугом, другой изучающе, пока первый не зашелся в приступе кашля.

– Ну вот мы и свиделись, – выдохнул Константин Федорович. – А я-то полагал, доктор Зворыкин не иначе как в запое или его не существует вовсе. А у вас тут нечто посерьезней.

Зворыкин молча, с перекошенным отчаянием лицом, смотрел на него.

– Вы с обыском? У меня ничего нет, совсем нет. Ни морфия, ни спирта. Кредиты отпускают маленькие, едва сводим концы с концами.

– В чем дело, почему не лечимся? – Константин Федорович сделал шаг, обогнув стол. – Плясовских знает? Небось знает. И покрывает.

Зворыкин понуро молчал с минуту.

– Только заикнусь о болезни, – вздохнул он, – снимут с должности. Надо протянуть как есть. У меня четверо детей, жена, больной отец. Я об вас слышал – Аркадий Аркадьевич говорил… Спасибо, что взялись подсобить, я-то совсем никак-с порой…

– Это уж ни в какие ворота, простите. Я тут застрял из-за вас на две недели!

Грених сжал кулаки. Но потом расслабил.

– Что у вас? – спросил он нехотя.

– Чахотка, вестимо?

– Вестимо? Анализ показал ваше «вестимо»?

– Какой анализ? Кашляю кровью уже с полгода как, лихорадит по ночам, сбросил цельный пуд весу.

– Это могут быть симптомы и из области психосоматического.

– Да какой уж…

– А может, у вас астма, бронхит, бронхоэктатическая болезнь. Уж больно кашель не чахоточный. Давайте, я послушаю. Хоть стетоскоп есть в этом бедламе?

– Да не надо уж… – махнул рукой Зворыкин и вновь закашлялся. – С месяцок бы протянуть, а там жене пенсию будут выплачивать.

– Вы что же, себя уже похоронили? – Грених взял со стола стетоскоп, блестевший из-под груды аспидных табличек, выслушал влажные хрипы Зворыкина, простучал по ребрам и остался неудовлетворенным.

– Вы судебным медиком числитесь у Аркадия Аркадьевича, – начал Грених, – значит, должен быть микроскоп.

– Есть микроскоп. – Зворыкин поднялся, стал разгребать дрожащими костлявыми пальцами ворох ведомостей на столе, сдвигал башни мисок, пока не отыскал деревянный ящичек. И со скрипом, царапая дном стол, потянул его к себе. – Иммерсионный. Но какой в нем толк?

Грених тотчас приступил к настройке аппарата. Тот был далеко не новым, выписанным аж в 15-м году, но едва ли пару раз из ящика извлекался.

– Тоже мне, судебный медик, – ворчал он, настраивая аппарат. – Микроскоп – масло. Десять лет в ящике!

– Руки не доходили. Здесь это ни к чему. Либо порошками лечим, либо хирургически.

После тщательно проведенного исследования Грених удовлетворенно опустился на соседний стул.

– Я говорил вам, что у вас бронхоэктазия. Так, похоже, и есть. Лечить срочно надо.

– Как вы это поняли?

– По отсутствию палочек Коха в мокроте. Неужели вы не слышали о Роберте Кохе? Mycobacterium tuberculosis! Полвека прошло уже, как он открыл этот вид. Я понимаю, революция отбросила развитие всех отраслей жизни назад, но не настолько же, чтобы не суметь у себя же бронхоэктазию от туберкулеза отличить.

– Это как? – хлопнул глазами Зворыкин.

– Вы что оканчивали?

– Губернскую земскую фельдшерскую школу, в 1899-м еще.

Грених протяжно вздохнул, глянув себе под ноги.

– Легочный туберкулез, – терпеливо объяснил он, – иными все еще называемый чахоткой, вызывают особого вида бациллы. У вас их нет. Одно только застарелое воспаление.

Зворыкин потянулся вновь платком ко рту, на глазах его выступили слезы.

– О таковых тонкостях в диагностировании туберкулеза я не ведал-с, прощения просим.

– И газет, журналов медицинских никаких не выписываете? Не может быть, чтобы здесь никогда не проводилось никаких противотуберкулезных мер.

– Планируется это, планируется. На съезде губисполкома и завотделов этот вопрос обсуждался, но меры пока не приняты-с.

Зворыкин потупился, а потом разрыдался.

– Бронхоэктазия… – пришептывал он, всхлипывая и улыбаясь сквозь слезы. – Да вы ж мне жизнь спасли… Вот жена-то обрадуется. Я здесь, как в окопе… С отчаяния-с. Все с отчаяния… Надо было в большой город ехать. Там еще образованные остались.

– Радоваться не вижу причины. Бронхоэктазию тоже лечить надо. – Грених принялся искать раковину, но обнаружив ту без воды в трубах, глубоко и протяжно вздохнул. Потом оглядел свой перепачканный зеленными разводами и ржавчиной плащ с оторванным карманом, вздохнул еще раз.

– Ладно, – прервал он причитания Зворыкина. – В ледник привезли два тела. У вас были в подчинении, мне сказал начальник милиции, медсестры. Пришлите их сюда, пусть расчистят стол, часть исследования нужно будет провести на бактериологическом уровне. Санитара Аксенова я забираю с собой.

– Медсестры сейчас принимают нового больного. Это мой давнишний пациент… Довел он себя, тоже не лечился. На одном атропиновом порошке живет. Как порошок кончается, так у него приступы.

– Зимин? – спросил Грених, осененный внезапным открытием. – Ответственный секретарь еженедельной газеты «Правда Зелемска»?

– Так и есть.

– На атропиновом порошке?