От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США - Ян Эмильевич Пробштейн

не узнаюВ хижинеУ меня достаточно еды для двоихНесколько книг чтобы забытьсяИ кровать для двоихЛуна уже так высоко сейчасЧто может протянуть зубочистку светаЧерез водыЧтоб я почистил зубыПолоскание и гудение умиротворяетМои губыПока я готовлюсь спатьСлушая как пальцыПостукивают на кончикахРучек креслаКнига которую бросаюКнига которую бросаю это БоссОна ударяется в стеныИ заставляет меня работатьСлежу как бледно зеленыйСникает в камышахИ думаю что самое времяНастроить Босса на нужный ладМы споримВдруг появляются копыЯ вышвыриваю их и БоссаИз окнаИ развинчиваю свои лодыжкиЯ буду сам себе боссомЯ буду сам себе полициейПоследние пять минутДлительность и краткостьЭтого в томЧто я должен продолжать подталкиватьЧувствую какОтталкиваюсь отВведения к красотеИ беру интуициюС собойВ залыГде каждый деньКажется вечностьюТам не будешь валять дуракаВ отношении чего-тоСтоль же серьезногоСколь и прекрасногоНи с чем не сравнимоЧувствоКоторое обитает в тех краяхКогда доберусь в те краяИ абсолютно никакого чувстваДлительностиИ нельзя сказатьКак все обернетсяОдной ногойодной ногой в другом миредругой ногой в ином мире1978 Ян Пробштейн

Из книги «Постоянное свидетельство»

* * *Нравится похожеЭто похожеКакЭто похожеКак нравитсяКакНе доходитВполнеВполнеНе доходит* * *Если надоПроконсультируйся с докомЕсли надоПроконсультируйся с докомЧитай чудныйЧитай чудныйМелкий шрифтБез подсказокБез подсказокПочувствуй шрифт2008 Ян Пробштейн

Майкл Палмер (1943)

Библиотека в огне

Поэтажно библиотека оседает в огоньосвобождая книги из влаги в сонтак и мы катимся к мысли ринуться вонОшибочно предощущенье, которое нас привелок тому, чтобы исчислить длительность годав единицах дерева и алоэНо не станет больше пыли в углахи псам не прорваться сквозь пыльчтобы неуверенно себя вопрошатьСтанет ли окончательно яснымчто в теле не содержится облаковни уличных фонарей, ни откровений ночныхвдоль искривленной тропыПовелителя несовершенного настоящеговеличье рассветов с осторожных постелейно еще более велики мастера сожаленийпревращая воду в брызги в витражные брызгиНеуемность иная, но та жеНеуемность все та же, однако инаяно по сути таинственной та же онаСтрах зимы – это страх лишь огняибо зиму он распускает по прядями то время, когда будет сообщение скомканоон ощущает с неотвратимой точностью1977 Аркадий Драгомощенко

На пути к языку

Ответ былсолнце, вопросраздетых всех запаховкрысами в Пентагоне– Клода кувшинымельчайшей памятиныне нет в них уже сливи крохотныйстолбик тел, иссушенных под половицей(нам нужно продать эту машину)Летние месяцы так же трудныслишком быстро уходят, чрезмернаяветреность и абсолютная тьмакогда падает на поляМы совсем не стыдимсяСудя по тону их плачавполне они счастливыработой своей, ну, словно тебев покаянии дети. Ответ былопрятностью рабочих кварталовпамять, машиназемля которой поводыремостается, а вопрос долины желаньячастым дыханьем моста пресечен.1977 Аркадий Драгомощенко

Из «Первой фигуры»

Все эти слова мы в свое время применяли к вещам, но теперь их оставили, чтобы опять приблизиться к знанию вещей. Так, в горах я открыл для себя последнее дерево или литеру А. То, что было мне сказано, было кратко вполне: «Я окружен никчемностью синевы, летящей по сторонам в поля горькой полыни, васильков и пустырника. Если в пальцах растереть любую из трав, запах впитается в кожу, но частиц не увидишь. Таков и язык, который тебе не понять». Раскрывая лучи алфавитного дерева, я уносил один за другим их по склону, вниз, к нашему дому, добавляя к огню. Позднее на углях мы пекли золотую кефаль, приправленную маслом, перцем, солью и орегано.

1981 Аркадий Драгомощенко

«Дорогой Лексикон, я умер в тебе…»

Дорогой Лексикон, я умер в тебекак могла бы умереть стрекозаили летучий дракон в бутылкеДорогая Лексия, Ума нетДорогая Книга, Ты никогда не была книгойПантера, ты всего лишь страницавырванная из книгиГлупое Озеро, Ты было руинами книгиДорогая Мерлин, Дражайшая Лу, Улицы здесьбурлят и снуютподобно слепому на каруселиКогда-то я был послушный мальчика теперь сплю часами подрядСнег, я на тебе прикорнуДорогой Мерлин, Дражайшая Лу, Я вижу фазана на изгородипока пишу этокак нечаянно вижу горящую Африкув ветре несущем прохладуПроклятый Город, Во сне дерево было сначала словомпотом стало колонной в темной аркадеКакие знаки для чёта и нечета нужно создатьДорогой Георг, До свиданьяВернется ли теперь к тебе памятьКто единица, а кто нольв игре спросила онаОстальное я разобрать не смог1988 Александр Скидан

Пятая проза

Потому что пишу я о снеге а не о предложенииПотому что есть визитка – визитка посетителя – и на этой визиткеесть наши слова расставленные по порядкуи на этих словах мы написали дом, мы написалипокинь этот дом, мынаписали будь этим домом, спиралью дома, каналамисквозь этот дома еще мы написали Провинции и Обратный Ход инечто, что зовется Человечьи Стихихотя живем мы в долине на Холме ПризраковИ все же на протяжении долгих дней будет лить дождьГолос будет говорить Отец я горюОтец я отвалил камень от стены, стер рисунок сэтой стены,рисунок кораблей – воздушных кораблей – идущих к морюслова всего лишьразъятые на частиПотому что мы не живы мы не однино обыкновенные выдержки из записных книжекАраб Хассан и его женакоторые кувыркались и балансировалиКолмен Бургесс и Адель Ньюсамрасположившиеся однажды вечером среди зрителейЛиззи Кизи Фрэд который упал с трапециив опилкии даже не ушибсяканатоходец Джейкоб ХоллКрошка Сэнди и Сэм СолтПотому что есть буквальный берег, кроваво-алая букваПотому что на этом диалекте глаза перечеркнуты или цвета кварцакогда видят пловца или скалуизваяние потом теньи здесь на озересначала бритва а потом факт1988 Александр Скидан

Солнце

Пишите. Мы сожгли все их деревниПишите. Мы сожгли все их деревни и находившихся там людейПишите. Мы переняли их обычаи и стиль одеждыПишите. Слову можно придать форму ложа, сита слёз или ХВ тетради сказано: Это время мутаций, смеха над шутками, секретов по тусторону границ языкаА теперь я перехожу к своему использованию суффиксов и пунктуации, замыкая г-на Круга одним росчерком пера, срывая холст со стены, слившийся с нею, ощущая в тот же миг те же самые мысли, вырезая их на листе локвыПишите. У нас стали появляться тела, сегодня здесь – завтра там, давным-давно прошедшее, а другое только еще грядетОставьте меня, ибо я умер и существую в романе, а был лирическим поэтом, о да, собиравшим толпы у горных вершин. За пять центов я появлюсь из этой коробки. За доллар у нас с вами будет текст, и я отвечу на три вопросаВопрос первый. Мы вошли в лес, прошли по его извилистым тропинкам и вышли слепымиВопрос второй. Мой городской особняк в стиле «модерн» находится под ДармштадтомВопрос третий. Он знает, что проснется от этого сна, исполненного на родном языкеВопрос третий. Он знает, что его органами дыхания управляет Бог, так что он принужден кричатьВопрос третий. Я ни с кем не буду разговаривать в те дни недели, которые заканчиваются на гласный или согласный звукПишите. Есть боль и удовольствие и есть метки и знаки.Слову можно придать форму фиги или фуги, чучела или чела,новремя есть лишь для воздержания и желания, замысла и умысла, естьлишь время увильнуть – без конечностей, органов или лица – внаучноемолчание, в булавочное отверстие светаПроизнесите. Я родился на острове среди мертвых. Я выучил язык на этом острове, но не говорил на этом острове. Я пишу вам с этого острова. Я пишу