Русалка - Кэролайн Дж. Черри

Нет, не то чтобы он не верил в намерения Ивешки, он скорее сомневался в ее решимости.

Он приготовил чай, осторожно растолкал Петра, который высунул взъерошенную голову из-под одеяла и торопливо взял свою чашку с чаем, бормоча слова благодарности.

Тут подошел Малыш, протягивая свои лапы, больше похожие на маленькие человеческие руки. Саша дал ему свою собственную чашку, а сам решил попить чай из заварочного котелка: если рядом с вами находится благожелательно настроенный дворовик, да еще в подобной ситуации, то не дай Бог как-то обидеть его. Дворовики всегда слыли немного грубоватыми и неотесанными в отличие от обычных ласковых домовых, которые жили чаще всего за печкой, но они не были такими хитрыми и опасными, как банники, и в теперешней ситуации такие качества их нового приятеля как нельзя лучше устраивали всех.

Поэтому он мог забирать сашину чашку, если это доставляло ему удовольствие.

Вот такие мысли посещали Сашу, пока он не увидел, что Петр пристально вглядывается в подножье склона.

Тогда он и сам, не без опасений, взглянул туда и увидел странное движение тумана, какое-то круженье, будто легкая невидимая волна проходила сквозь него.

— Петр, — позвал он.

— Со мной все хорошо, — ответил тот и поднял руку с чашкой в направлении лежащей перед ними долины, где все еще продолжал клубился туман. — Не беспокойся! — проговорил он все с тем же оттенком прежнего настроения. — Сегодня очень холодное утро. Я пожалуй, выпью еще чаю.

Петр выглядел по-прежнему таким же бледным и в это утро. Он надел кафтан, и когда пришло время собираться в путь и затушить костер, то он молча проделал всю работу, сжав челюсти и не меняя выражения лица, на котором застыло ощущение боли и беспокойства.

Малыш лихо забросил свою чашку в корзину, видимо показывая тем самым, что на этом его помощь и участие в общих сборах заканчиваются, а когда они взяли свою поклажу, чтобы отправиться в путь, и Петр со знанием дела указал рукой направление, добавив при этом:

— Я думаю, что вот здесь и будет наша дорога, — Малыш немедленно вскарабкался по сашиной ноге и руке, чтобы усесться поверх его поклажи.

— Ты слишком тяжелый, Малыш, — урезонил его Саша. — А ну, прекращай это.

После чего Малыш перестал вообще что-нибудь весить.

Но он продолжал крепко держаться лапами за сашины волосы, все время, пока они шли вниз по затуманенному склону, приближаясь к размытой дождем земле вокруг той самой лужи.

Тогда Малыш соскочил на землю, зарычал, зашипел и, разбрасывая вокруг себя брызги, бросился прямо через лужу, туда, где начал кружиться туман в такт с движением призрака. Малыш следовал за этим движением, подпрыгивая и резвясь как шаловливый щенок.

По крайней мере, это определенно отвечало на один вопрос.

Туман начал уменьшаться по мере того, как они поднимались, но вместе с ним они теряли ту путеводную нить, которая указывала им на местопребывание Ивешки. Однако Малыш продолжал сообщать им об этом: он шел за своей хозяйкой сквозь туман и дальше вверх по холму, несмотря на то, что под ее ногами не шевелился ни один листок, которыми была усеяна земля.

Но Петр каким-то образом знал, что Ивешка была все время впереди, чувствовал всем сердцем, что она там, храня в памяти каждое ее движение, будь то кружащееся в воздушном потоке платье или прядь светлых волос…

Продолжая думать об этом, он считал себя дураком, полагая, что его память в лучшем случае может хранить лишь белое облако с едва различимыми очертаниями лица…

… Нежного и кроткого лица, которое запало в его сердце, полностью завладев им…

Вот дурак, продолжал он возражать сам себе. Ведь он уже перерос всю эту дурацкую глупость еще в тринадцать лет.

Но он вновь почувствовал себя именно так, когда увидел ее отражение в луже, а потом она грезилась ему всю ночь, припоминая, как первый раз ее призрак вошел в дом и что с того самого момента он понял, что она пришла туда разыскивая его, и что если бы не он, Ивешка никогда бы не сделала этого.

Это ощущение было старым: оно сохранилось у него еще с тринадцати лет, когда он только еще учился понимать женщин. Он ошибался много раз, прежде чем понял, что приятное лицо еще не является признаком доброго характера.

Но это лицо…

Это единственное лицо…

— Петр, — сказал Саша, трогая его за руку, пока они продолжали идти, — Петр, вспомни.

Вот этот пятнадцатилетний мальчик знал многое гораздо лучше его, и это было несомненно, но как и почему он мог знать столько всего именно об Ивешке? Он знал ее мысли, он знал о том, с каким раздражением она относится к своему отцу и тосковала от того, что Ууламетс, на самом деле, был лучше и умнее, чем казался. Он знал, например, и то, что одиночество ее отца обманчиво действовало на нее, заставляя совершать необдуманные поступки…

Он знал и то, что сейчас она решилась спасти своего отца, который всегда был для нее лишь сплошным несчастьем.

Петр Ильич и сам знал это очень хорошо по собственному опыту, когда много лет назад сам бегал по улицам Воджвода в поисках своего отца, который всегда попадал то в одну, то в другую беду…

Так бывало очень часто. Но когда он в конце концов находил его, то дело оканчивалось дракой… Однако это никогда не уменьшало страх перед возможностью потерять его.

И вот этот страх вновь вернулся к нему, но только теперь он касался Ууламетса, но, Боже упаси, это был даже не его собственный страх: он понимал это. Но он был самый настоящий, а уж Петр знал слишком хорошо, как это бывает…

Мерзкий старик. Злобный неблагодарный человек. Беспринципный негодяй.

По сравнению с ним Малыш был куда более привлекательным.

Они остановились около ручья, чтобы напиться. Саша сложил ладони, пытаясь зачерпнуть воду, и замер, когда увидел, что Петр сидит, опершись на пятки, и только смотрит в воду.

Саша из всех сил старался заставить Ивешку не показываться здесь.

А Петру он сказал:

— Ты видишь ее?

Петр, на этот раз коснувшись руками поверхности воды и разрушив все, что бы он там ни видел, сказал:

— Теперь уже нет. — Что на взгляд Саши было вполне приемлемым поступком в сложившихся обстоятельствах.

Но чем дальше они углублялись в лес, тем беспокойнее становился Саша. Вопрос не стоял в том, чтобы найти Ууламетса в течение ближайших часов. Или дней. Или прямо сейчас, в течение секунды. Дело касалось угрожающе переменчивой погоды и ухудшающегося с каждым часом состояния Петра, который сейчас выглядел гораздо бледнее и казался более разбитым, нежели вчера. Поэтому Саша постоянно задавал себе один и тот же вопрос: сколь долго они смогут продолжать свои поиски, и, в связи с этим, какую помощь сможет оказать им Ууламетс в конце концов, если считать, что он стал жертвой серьезной и предумышленной ошибки.