Слезы темной воды - Корбан Эддисон

2 марта 2012 года

Утро было такое же мрачное, как тучи на сердце у Ванессы. За обычные ежедневные занятия она взялась с усердием монастырского послушника, но разум ее переполняли мысли о другом. Горячая вода в душе разбудила ее, но не успокоила. Капучино показался ей горьким. Даже скрипка Биссолотти казалась расстроенной, хотя она сыграла «Вокализ» Рахманинова и двадцатый каприс Паганини без ошибок. Квентин преследовал ее, наполнял ее душу тоской, которую она была не в силах побороть.

Двадцать два дня прошло с тех пор, как его выписали из НРГ. К его возвращению она подготовилась, не жалея средств: расставила фотографии из его путешествий в рамочках, постелила свежее белье на его кровать, настроила рояль, купила «сони плейстейшн» и целый набор самых новых видеоигр. Она надеялась, что родные стены ускорят его выздоровление, но эффект получился прямо противоположный. Вместо того чтобы освободить, дом заключил его в мавзолей, в котором все напоминало о смерти отца и о его собственной беспомощности.

Раньше на лестнице он перепрыгивал через три ступеньки, теперь же не мог подняться по ней, не держась за перила. По деревянному полу он когда-то катался в носках, а теперь был вынужден ходить в туфлях на резиновой подошве, чтобы не поскользнуться. Лодки на причале оказались вне пределов досягаемости, как, впрочем, и сам причал. К игровой приставке и роялю он вообще не прикасался, как Супермен к криптониту, и отказывался говорить почему. Один из его врачей объяснил ей, что происходит. Он боялся, что его пальцы не справятся с задачей. В его представлении лучше было вообще не пытаться, чем попробовать и убедиться в своей правоте.

Депрессия овладела им в течение нескольких часов после того, как он переступил порог родного дома. Он спрятался в себе и отгородился от внешнего мира, спал до полудня, отказывался от лекарств, сидел, укутавшись в плед, на террасе и смотрел на реку, не замечая все более беспокойных попыток Ванессы чем-то его занять. Она перепробовала все методы, которые срабатывали в госпитале, но ничто не помогало. Музыка его раздражала, как и послания Дэниела. Даже электронные письма Ариадны не поднимали ему настроения.

Она поставила скрипку на подставку и провела рукой по роялю, вспоминая сонаты, которые они репетировали вместе по выходным и изредка исполняли перед родными и друзьями. «Сможет ли он когда-нибудь снова играть? – подумала она, но тут же одернула себя и покачала головой. – Не ходи туда. Ты должна быть сильной, ради него».

Ванесса позавтракала яичницей с тостами. Она услышала стук в дверь и пошла открывать. На пороге стояли Кертис и Ивонна. Она пригласила их войти. Предстоящий день наполнял ее страхом. Ее пугали часы, которые нужно будет провести с Кертисом в машине по пути в суд, ей было страшно оставлять Квентина с Ивонной. У нее не было сил разговаривать. После перестрелки отношения с людьми сделались скучными. Все хотели добра, но никто ее не понимал. Ей не нужны были ни сочувствие, ни цветы, ни угощения, ни телефонные звонки. Ей было нужно, чтобы ее сын вернулся к ней.

– Как он, дорогая? – спросила Ивонна, обняв Ванессу.

– Спит, – ответила она, не вдаваясь в подробности.

Ивонна кивнула:

– Разумеется. Не волнуйся. У нас все будет хорошо.

«Банальности, – подумала Ванесса. – Как это утомительно». Стараясь держаться мужественно, она взяла пальто.

У двери она остановилась и обернулась. Кертис прочистил горло и встретился с ней взглядом:

– Тут у Ивонны возникла одна мысль. Разумная. Я думаю, тебе стоит к ней прислушаться.

«У всех возникают мысли», – с раздражением подумала Ванесса, глядя на него.

Ивонна печально вздохнула:

– Да. Я подумала, наверное, для него будет полезно завести друга своего возраста. Представляю, как ему одиноко.

Ванесса поморщилась. «Когда он отправлялся в путешествие, его единственным другом был наркобарыга. И Ганс чуть не погубил всю его жизнь». Стараясь не говорить пренебрежительно, она поинтересовалась:

– И кого вы предлагаете?

Ивонна собралась с духом:

– Что если вам пригласить Ариадну? Она уже закончила школу. Квентин говорил мне, что они это обсуждали до… этого инцидента.

Ванесса опешила:

– Когда он вам это сказал?

Ивонна бросила взгляд на Кертиса.

– На днях, дорогуша. Когда ты была на работе.

Ванесса отвернулась и подошла к окну в гостиной, пряча слезы. Что она сделала не так? Почему сын разговаривает с бабушкой, а не с ней? Она сжала кулаки.

– Ты – чудесная мать, Ванесса. Ты делаешь для него все, что в твоих силах. Но ты не можешь его спасти. Его врач, когда я в последний раз приходила сюда, сказал мне: «Ему нужна новая путеводная звезда. Ему нужен кто-то, кто построит для него мост в будущее». Ты можешь пройти с ним туда, но я не думаю, что ты сумеешь показать ему путь.

Ванесса обняла себя за плечи, чтобы отогнать отчаяние.

– Почему ты думаешь, что Ариадна справится?

Ивонна мягко коснулась ее локтя:

– Я не знаю, сможет она или нет. Но разве не стоит попробовать?

* * *

Под колесами «мерседеса» Кертиса мили между Аннаполисом и Норфолком пролетали незаметно. К счастью, Кертис наполнил молчание музыкой, а не словами. Ванесса смотрела на размытые пейзажи за окном и старалась не думать о предложении Ивонны, старалась не думать ни о чем, кроме кипучего Скрипичного концерта № 3. Всякий раз, когда мысли ее устремлялись к Квентину, она представляла, как играет этот концерт, как смычок танцует на струнах скрипки Биссолотти. Так прошло полчаса, затем еще сорок минут под Брамса, потом час с Мендельсоном и наконец с Бетховеном, пока Кертис не выключил магнитолу, позволив ей молчать до конца поездки.

Без четверти десять они выехали из туннеля под Хамптон-роудс и углубились в деловой район Норфолка. Здание суда стояло на углу Брамблтон-авеню и Гранби-стрит: каменный монолит под гранитным небом. Оставив машину на соседней стоянке, они прошли через боковой вход, миновали охрану и на медно-деревянном лифте поднялись на третий этаж. Зал суда находился в конце мраморного вестибюля, за двухстворчатой дверью, обитой старой вирджинской свиной кожей (этой подробностью с нею поделился Кертис, когда они в первый раз попали сюда). Они заняли места в глубине зала и стали ждать появления судьи.

Ванесса окинула взглядом лица сидевших рядом и стала разглаживать юбку, чтобы чем-то занять беспокойные пальцы. В отличие от прошлого слушания, представителей прессы почти не было. Она узнала пару журналистов, агентов Хьюитта и Эскобидо из ФБР, но не увидела репортеров из крупных медиакомпаний, которые пытались получить от нее какое-нибудь заявление после предъявления обвинения. Прочие зрители, судя по внешнему виду, были юристами и государственными служащими – в темных костюмах и с напыщенными лицами.

Был там и Исмаил. Каждый раз, видя его, она снова чувствовала боль… и ненависть. Она смотрела на его затылок, сверлила взглядом дыры в его черепе, словно хотела проникнуть в его мозг и потребовать ответы на вопросы: «Зачем? За что ты убил моего мужа? Почему хотел убить сына?» Шли секунды, и эти вопросы превратились в кипящий котел ярости. «Они похоронят тебя в безымянной могиле».