След Сокола - Сергей Самаров

И не успел волхв задать вопрос для уточнения, как Олекса уже торопливо шагнул в дверной проем, должно быть, из опасения вызвать подозрения со стороны гостей.

Таким образом, не имея возможности расспросить и не зная, с кем придется встретиться, Ставр был вынужден пройти за Олексой, взглянув настороженно на своего товарища по путешествию и опасаясь за его своеобразную манеру ведения речи – не каждый это поймет и оценит по достоинству. Барабаш, не выпуская из рук оружия, последовал за ним. Он тоже видел знак осторожности и, как обычно бывало в таких случаях, должен был больше молчать. Это-то Ставр давно сумел внушить стрельцу прочно.

В хозяйской горнице весь большой семейный стол был заставлен посудой из резной бересты. В разные кружки и туески был залит и мед, и вода, и даже вино. Небольшого роста лысоватый человек в длинной фиолетовой сутане вертел посуду, осматривая то с одной, то с другой стороны каждую кружку и каждый туесок, пытаясь понять секрет непромокаемости такого тонкого материала, вроде бы непригодного для хранения жидкости, к тому же глубоко прорезанного затейливым узором. Второй человек, высокий и весь из себя кругловатый, если не сказать, необхватный, в сутане серой и не менее длинной, сидел за столом и осматривал посуду по-своему, изнутри, ковыряя в стенках толстым пальцем. Но для этого ему приходилось отправлять содержимое в свой объемный живот. Если первый больше наливал, то второй больше выпивал. Но почему-то брезговал сосудами, наполненными водой.

– Извините, аббат, ко мне земляки приехали. Познакомьтесь, пожалуйста…

Олекса протянул руку почти светским жестом, словно показывал:

– Это аббат Алкуин, ученый муж, известный знаток наук и ремесел, и монах брат Феофан, известный… своими талантами. Это волхв Ставр, знаток многих языков и многого письма, и с ним простой стрелец Барабаш, не знающий, однако, соперников в своем стрельцовском искусстве.

При упоминании слова «волхв» полупьяный монах, не разобрав других слов по незнанию языка, начал истово креститься, тогда как его старший по званию и по возрасту собрат просто вскинул голову и посмотрел на Ставра с нескрываемым интересом в блестящих, любопытных глазах.

– Грамотные люди в наше трудное время стали редкостью, не то что во времена блаженного, со славой почившего Рима, – сказал аббат Алкуин с уважением. Его славянский язык был очень неуверенным, хотя понять речь, и даже то, что речь эта вежливая, оказалось вполне возможным. – И я рад, что среди наших заречных соседей есть люди грамотные. Однако мне доводилось слышать, что славяне своей письменности не имеют, используя рунические письмена скандинавов. Это так?

– Это не так, аббат. Так только ваши малограмотные монахи говорят. У славян есть свое собственное руническое письмо[116], от скандинавского, как и от германского, весьма отличное, хотя, очевидно, и родственное по корням, – ответил Ставр. Его франкский язык понимался Алкуином гораздо лучше, чем славянами понимался славянский язык аббата. – Кроме того, у нас существует и слоговое письмо, и звуковая азбука, но они распространены дальше на востоке и на юге, вплоть до византийских земель[117].

– Вы прекрасно владеете франкским. Должно быть, много путешествовали, изучая языки? – поинтересовался Алкуин опять на славянском наречии.

– Нет, я обучался языкам у других волхвов и в наших храмовых школах, – ответил Ставр по-франкски. Он умышленно старался перевести разговор на франкский язык, чтобы в него не вступил Барабаш и не сказал чего-то лишнего. – Как устным, так и письменным дисциплинам. Мне довелось изучить даже мертвый язык, на котором вы поете молитвы[118]. Хотя и не знаю, как его можно использовать в нашей повседневной жизни. При описании быта этот язык сводится к сплошным вульгаризмам[119].

– О! – уже по-франкски воскликнул восхищенный аббат. – Я вижу, что встретился с просвещенным мужем. Большинство наших монахов, которые поют молитвы на латыни, и слыхом не слыхивали о том, что такое вульгаризм, хотя их язык частенько этим грешит. И я буду рад видеть вас в своей палатке в ставке нашего короля. Я обязательно хочу познакомить вас с Карлом. Карл покровительствует всем людям, неравнодушным к наукам.

– Я с удовольствием навещу вас, но не сейчас. Мы слишком устали после длительного пути и хотели бы немного отдохнуть до начала турнира. Может быть, ближе к вечеру или даже завтра к вечеру, если вам позволит ваше свободное время…

– Да-да, – спохватился Алкуин. – Я понимаю, что мы с братом Феофаном мешаем вам и хозяину. Господин Олекса, я покупаю у вас всю партию товара для представления ее королю. Если вам будет не трудно, я попрошу вас доставить товар в королевскую ставку. Мою палатку там покажет каждый. А сейчас мы оставим вас с вашими земляками. Вам, должно быть, есть о чем поговорить и кого вспомнить. Пойдем, брат Феофан…

Толстый монах сообразил вдруг, что на столе осталось неприлично много наполненных кружек, и стал опорожнять их настолько стремительно, что из натруженных легких Барабаша вырвался такой откровенный вздох, словно стрелец наблюдал перед собой падение Вавилонской башни. Или, по крайней мере, крушение всех своих надежд на победу в состязании стрельцов.

Монахи ушли, оставив нетронутыми только кружки с водой.

Олекса хотел было налить выпивку и новым гостям, но Ставр вдруг остановил его, вызвав этим следующий откровенный вздох стрельца.

– Барабашу не наливай, ему завтра стрелять предстоит. Глаз после меда, как мутное стекло становится. А ему обязательно надо кучу золота выиграть…

– Это да… – вдруг, уже после вздоха сожаления, согласился и сам Барабаш. – После меда далеко не вижу, а после вина и близко ничего не разберу. С трезвой головой состязаться куда как легче…