След Сокола - Сергей Самаров

– На посольский двор поехал?

– В том-то и дело, что на гостиный. Словно он к послам никакого касательства не имеет. Так и говорил там, что он лив. О данах будто слыхом не слыхивал.

– Интересно… – Дражко стоял лицом к окну и не обернулся, продолжая разговор. – Теперь он вроде как и не знает никакого купца Якоба. А уж герцога Гуннара и подавно. Началась большая путаная игра? Или мы какое-то важное звено из цепи потеряли?

– Вроде как и не знает. Его, кажется, никакой купец Якоб не интересует и не интересовал. Только у дворового парнишки спрашивал, где дом боярина Мистиши.

– Вот оно! – воскликнул Годослав. – Вот оно… Что я только что говорил! Вели, брат Дражко, хозарину готовиться…

Свирепый и предельно тупой, как бессловесное животное, хозарин Ероха из освобожденных рабов служил у Годослава заплечных дел мастером. Свое дело хорошо знал, хотя и не мог так, как делал это Ставр, допрашивать без пыток. Но если уж кто попадал к нему в руки, то сам на разговор с князем начинал проситься, чтобы все рассказать, что было, и даже то, что князь просто услышать пожелает.

– Сделаю.

– Возьми все дело на себя, пока меня не будет. Но к моему приезду оставьте всех живыми. Я сам с ними говорить еще буду. Особенно с Мистишей… И следите за ним. Он обязательно должен как-то с герцогом Гуннаром связаться. Через слуг ли, еще через кого… Может, даже через других бояр. Людей не хватит, из леса вызовите. А мне уже пора, чтобы в гости к царственному брату Карлу успеть, а до этого еще с графом Ксарлуупом побеседовать. Очень хочу с этим пьяницей поговорить душевно… Очень хочу… Его же Готфрид, говорят, очень любит…

– Любит. Ксарлууп, кстати, считается лучшим фехтовальщиком Дании…

– Тем хуже для Дании! – не испугался предупреждения Годослав.

* * *

Проводить Годослава не вышла даже Рогнельда, чтобы не возбудить подозрения в слугах, потому что муж приказал ей быть особенно осторожной в эти дни, если она не хочет остаться вдовой, когда наследником княжеского стола уже объявлен Дражко. Самого Годослава сказали больным, и к нему в опустевшую комнату допускались только жена, княгиня-мать и князь-воевода, да трое доверенных слуг, на которых княжеская чета всегда полагалась. Они и должны были по очереди заглядывать туда, чтобы создавалось впечатление присутствия Годослава дома. Так князь распорядился.

Он же сам выехал через ворота с заднего двора, которым обычно пользовались для дворовых нужд слуги. В дорогих аварских чешуйчатых доспехах, в которых его никто в городе раньше не видел, в шлеме с полумаской и с глухой бармицей[112], чтобы скрыть светлую вьющуюся бороду, по которой Годослава тоже легко было узнать. А сверху накинул еще широкий франкский плащ, скрывающий фигуру и длинный харлужный меч. Такие доспехи и такие шлемы в славянских странах были пока редкостью, и сейчас князь больше походил на иноземного воина, в одиночестве путешествующего по стране бодричей, согласно своей надобности. Плоский круглый щит, общеприменимый в те времена, не мог отличить ни славянина, ни германца, ни норманна, если тот не рисовал на щите свой герб. Единственная принадлежность, которая сразу определяла национальность, это копье. Вернее, не простое копье, а оружие с тяжелым и очень мощным наконечником, повторяющим форму короткого обоюдоострого меча, и оскепищем[113]гораздо толще обычного. Такое копье называлось рогатиной[114].

У городских ворот к всаднику молча пристроился Далимил с двумя разведчиками. Но сделал это так аккуратно, что со стороны никто не подумал, будто славянские воины следуют вместе с этим незнакомым витязем. И, только отъехав на приличное расстояние, когда с самой высокой городской башни невозможно разобрать за лесом дальнюю сторону дороги, всадники совсем догнали князя и пристроились сзади. Годослав даже не обернулся, потому что знал, кто его преследует. Он еще у ворот заметил знак плеточника.

Дорога легла не пыльная после вчерашней грозы, воздух казался свежим, и князь, чтобы легче дышать и лучше слышать, снял шлем вместе с бармицей, оставшись только в кожаном подшлемнике, плотно прижимающем его густые волосы. И дал знак сопровождающим. Далимил догнал князя в три скачка лошади.

– Нас преследуют? – спросил Годослав, показав глазами в сторону от дороги.

– Нет. Это наши люди. Я выставил боковое охранение.

– Хорошо. Дело ты знаешь. Я не забуду этого. Долго нам ехать?

– При таком аллюре, княже, через час будет боярская усадьба, мы ее стороной минем, через лес, чтобы собаки не залаяли. Там христиане живут, церковку себе в деревне выстроили, чтоб молиться. Но они дорогу охраняют, согласно твоему указу, как полагается. Однако времена нынче такие, народ сейчас злой, дороги не просто блюдут, а рогатками перекрывают. Вопросы начнут задавать… Лучше объехать… Потом еще час по дороге до нашего первого поста. Заберем стрельцов и еще через полчаса нечаянно наткнемся на данов в лесу. Но граф на втором посту, туда мы свернем, когда проедем перекресток.

Князь упрямо наклонил голову, что обычно говорило о его страстном, чуть не одержимом стремлении к какой-то цели.

– Я не буду терять время на простых воинов. Разберитесь с ними сами. Мне нужен граф.

– Я понял, княже. Разреши послать гонца?

Годослав молча кивнул. Далимил отстал, и через минуту один из разведчиков погнал коня в сторону, срезая путь, прямо через поле конопли[115].

Через час Далимил снова нагнал князя и молча показал неуезжанный сверток, ведущий в лес. Только поломанные на кустах ветки говорили о том, что свертком время от времени пользуются. Не сбавляя аллюра, князь направил коня туда, но вскоре пришлось поехать медленнее. Толстые горизонтальные сучья вековых дубов и вязов свисали низко и вполне могли выбить из седла зазевавшегося всадника. А среагировать на скрытую зеленью ветку на скорости трудно. Но такой путь длился не долго. Скоро Далимил опять дал отмашку, показывая направление. И они выехали к дороге.