Очень мужская работа - Сергей Жарковский

— Он его отпустил… — по инерции объяснил Тополь.

— Спасибо, Костя… А хочешь, я угадаю, чем занимался Бредень под «Прокрустой», когда твой Подфарник туда подлез? За каким занятием Подфарник Бредня застал?

— О! — сказал Комбат с непонятным удовлетворением. — Пошли козыри. Все четыре козырные масти.

— Верно, Владимир. Пошли. Приближаемся к катарсису, как сказал бы писатель, как сказал бы Тополь. Ва-банк на ва-банк, ладушки на ладушки… Катарсис — из цейтнота у нас состоять будет. И выход из него будет только один… Слушайте, сталкеры, а вам действительно вот сейчас до зарезу важно из себя изображать супергероев? Вроде бы вам про нас всё понятно, нам про вас… Нет, детали, конечно, всей этой истории с инопланетянами очень важны, но о них можно будет поговорить и позже, потом, если, например, Зона вам возьмёт и не подчинится. Спокойно поговорить можно будет и без интимных измерений… у кого шрамы больше… А?

Минут пять после монолога Клубина тянулось молчание — обратно пропорционально физической скорости машины: Клубин гнал здесь, по прямой, под сто, спасибо «хаммеру». Лес вокруг просеки стоял такой, словно в нём никогда не ступала нога человека. Здесь уже брали «шопоты», и не дай бог здесь было попасться лубянскому патрулю. Хороший лес — охраняемый лес. Честными людьми или злыми нелюдями охраняемый. Или — охраняемый одновременно и теми, и другими…

— Так ну и что же Бредень делал? — спросил наконец Тополь.

— Пу-пу-пу… Он, Костя, скорее всего, я думаю, жрал «абсент». Горстями. Нет?

— Ну вы прямо с туза, Олегыч, — сказал Тополь, за преувеличенным восхищением скрывая замешательство.

Клубин пожал плечами.

— Мне надо в туалет, — сказал Комбат. — Давайте остановимся. Лес редеет, скоро Черемошна, чего людей пугать. Вот же, блин, сто лет не орошал среду!.. Тополь, а тебе разве не надо?

Тополь пробурчал что-то вроде: «Захватил и пользуешься, как своим…» Клубин остановил машину.

— Помочь? — спросил он, наблюдая в зеркальце за вознёй сталкеров на каталке. — Или справитесь?

Теперь Комбат пробурчал что-то вроде: «Натыкали в вены всякого…»

— По-моему, я здорово мешаю оперативному агенту на задании, — не выдержал Эйч-Мент (если, конечно, про него можно так сказать — «не выдержал»). — Но спросить очень хочется, трах-тарарах, ты чего творишь, Сталкиллер?

— Шеф, они взрослые ребята и знают что делают, — сказал Клубин громко. — Видите, какие они стали розовые и шустрые. Если они сейчас не справятся с системными насадками и пижамными штанами, что я с ними буду делать дальше, за забором?

— Скажите этому своему шефу, что мы с Вовяном и его, и машину, на которой он ездит, того! — сказал Тополь, распутывая трубки на локте.

— Скажи этому твоему… — Эйч-Мент, включивший громкую связь, сделал паузу, давя позыв говорить на иностранных языках русским матом. — Скажи твоему этому наглецу, что вешать я его, стервеца, буду на виндзорском узле, причём не на двойном виндзорском, а на простом, чтобы мне сорок три секунды сэкономить, а у него отнять.

Тополя и Комбата как из ушата окатило.

— Это Эйч-Мент?! — вдохнул Комбат.

— Да ладно!!! — вдохнул Тополь.

Потом они хором выдохнули:

— ДА ТЫ ЧЁ!..

И замолчали, сидя на своей каталке с разинутыми ртами.

Клубин приспустил боковое стекло и махнул озабоченному Старпетову рукой: всё в порядке, оставайся в машине.

— Вы здорово мне мешаете, Комиссар, — сказал затем Клубин негромко.

Эйч-Мент помолчал.

— Нет худа без добра… ммм… господин Клубин, — сказал он. — Так или иначе, я редко пользуюсь своим рейтингом. А зря, как я слышу. Чего они там у тебя примолкли? Осмысливают, кого на хер послали? Это им урок, уркам. Ладно. Пусть осуществляют там принцип цивилизованной дефекации, и дальше езжайте давайте уже. Я буду молчать.

Он действительно замолчал.

— Эй, ходилы, слышите меня? — спросил он. — А? Комбат… и ты, как тебя, деревянный?

— Слышим, — сказал Комбат.

— Не обверзались там от почтения?

— Пока трудно судить, — ответил Комбат.

— Сторону свою думайте правильно, ходилы, — посоветовал Эйч-Мент. — Ваша где только не пропадала, это верно, уважаю, но вряд ли ваша здесь и сейчас не пропадёт. Инопланетяне улетели. Или кто там они были. Думайте сторону, ходилы, соображайте. Это вам не война тупых и не книжка с точками… Я не жду от вас hair-trigger action[16]за то, что спас вас, и за то, что теперь отпускаю, но я надеюсь на неё. Цените… А если вы ненароком моего человека решили скласть по треку, обещаю: я пойду следом, лично. И тогда вы узнаете, кто убил Кеннеди, что такое бозон Хиггса, где чаша Грааля и второй носок…

Он помолчал.

— Впрочем, с моим человеком сначала придётся разобраться. Попытайтесь. Андрей, Сталкиллер, работай по плану. Как всегда.

— Сталкиллер?! — переспросил Комбат. — Кто?

— Олегыч, вы?! — сказал Тополь. — Да ты чё… Всё, мне надо выпить.

Crazy, but that's how it goes.

Millions of people living as foes.

Maybe it's not to late.

To learn how to love

And forget how to hate.

Mental wounds not healing.

Life's a bitter shame

I'm going off the rails on a crazy train.

Ozzy

За процессом мочеиспускания сталкеров Клубин следить не стал, даже из машины не вышел. Явление Эйч-Мента если и не поменяло таинственные планы Комбата и Тополя разительно, но впечатление на ходил произвело громадное. Комбат и Тополь всё-таки были не средние люди, и понятие «пиетет» для них значило больше, чем обычная членомерка сталкерского быдла по пьяни или, что ещё хуже, то трезвяку. Эйч-Мент отключился, Комбат и Тополь, ни единого слова не говоря, аккуратно и с чувством сняли с локтей системные насадки (система принялась пищать и наливаться красным, и, действуя по устным инструкциям Клубина, Тополь поставил её на паузу), поменяли тапочки на кроссовки без шнурков, натянули подарок сержанта Кондратьевой и, придерживаясь за стеночки «хаммера», сошли на щедрую землю Предзонья. Постояли у машины, щурясь на солнечные лучики и глубоко дыша, потом, осторожно ступая, несколько враскорячку, как боцман Мальцев по палубе, зашли по пояс в подлесок и мощно зажурчали там. Клубин даже сделал потише у себя в кабине. Он вспомнил, как знаменитый врач-космонавт Поляков, с которым Клубин когда-то был знаком, говорил, что по силе струи можно довольно уверенно судить об общем состоянии больного… Клубину вдруг остро захотелось потерять вес и полетать. Он не страдал ностальгиями разного рода, но иногда желание невесомости настигало его. Чаще всего во сне настигало, довольно долго держалось и потом, уже наяву. Интересно, что хотелось именно невесомости, а не, например, лунной гравитации, штуки в своём роде тоже памятной… Как было бы здорово оказываться иногда в бреду Циолковского, когда у него там на Земле пропадала гравитация и можно было летать по саду, между деревьями, скользить голым пузом над травой… С одной стороны, Клубин отлично понял резон Комиссара, зачем он выдал его профессиональное прозвище Тополю и Комбату, с другой — было это мерзко… Но бой есть бой, конечно. Вот что неприятно — подлость тоже оправдывается…