Московская сага. Тюрьма и мир - Василий Аксенов

Отъехав метров десять вниз по Ордынке, он оглянулся иувидел, что Майка бежит за ним. Платье облепилось вокруг девчоночьей фигуры,волосы летят назад, мелькают кулачки. Инстинктивно он чуть прибавил газу иснова оглянулся. Она, естественно, отстала, но темпа не сбавляла, наоборот,кажется, еще прибавила оборотов, чаще мелькают кулачки. Э, да она теперь босаябежит, сбросила на ходу свои копеечные босоножки. Что же делать, что задурацкая ситуация? Плюнуть на нее и газануть? Через десять секунд она исчезнетиз виду. И останется на душе тяжелым грузом, как тот треугольничек у Вуйновича.В конце концов что она для меня? Семнадцатилетняя девчонка, каких тут десяткитысяч по Москве шатаются со своими целочками... Ну, спасибо, Вадим Георгиевич,удружил! Вдруг отчетливо прорезалась совершенно идиотская мысль: раз онаговорит, что я «ее парень», значит, я и есть «ее парень», значит, я не могу еебросить, это будет предательство... Он стал тормозить и смотрел через плечо.Майка домчалась, прыгнула, будто в школе на уроке гимнастики через козла, сразбегу на заднее сиденье, задыхаясь, уткнулась носом и губами ему в спину,руками обхватила его за талию вокруг той самой «сталинской» кожаной куртки, скоторой по случаю июня была снята теплая подкладка. Теперь за городской чертойпридется останавливаться, рассупонивать коляску и вытаскивать для нее стеганыйкомбинезон. Иначе вместо Майки привезу в Орел дохлую синюю курицу...

В тот же самый день, когда Борис IV Градов с неожиданнойпассажиркой на заднем сиденье отчалил в южные края, в жизни его кузины ЁлкиКитайгородской тоже произошли неожиданные встречи; отнесите это за счет прихотироманиста или за счет каникулярного времени. В начале лета восемнадцатилетние,то есть почти девятнадцатилетние девицы, скажем мы в свое оправдание, излучаютнечто, что способствует возникновению неожиданных ситуаций в любоммногомиллионном городе, даже и в столице, как тогда начали говорить, «мировогосоциалистического содружества». Ну что ж, содружество отчаянно сражается за мирво всем мире, особенно на Корейском полуострове, а жизнь все равно идет своимупрямым античным курсом. Изничтожили всяких там бергельсонов, маркишей,феферов, зускиных, квитко, пробравшихся в Еврейский антифашистский комитет длявыполнения заданий сионистской организации «Джойнт», посадили в тюрьму некуюЖемчужину, случайно оказавшуюся женой заместителя Председателя Совета МинистровМолотова, известного в кругах пресловутых и предательских Объединенных наций сих проамериканской машиной голосования под провокационной кличкой «Мистер Ноу»,а жизнь тем не менее идет, в принципе не очень даже и отличаясь от тех ее форм,что сложились несколько тысячелетий назад в бассейне Средиземного моря. Ужесли, как мы недавно видели, даже и в зоне магаданского карантинного ОЛПанаходятся субъекты, склонные подражать сюжетам мифологии, то что говорить обогромной массе людей, не охваченных конвоем, то есть о населении Москвы,великого города, лежащего на так называемой русской плите верхнего протерозоя?Здесь жизнь идет вовсю, и, в частности, идет, вернее, спешит с нотной папкой вруке и с теннисной ракеткой под мышкой указанная выше кузина мотоциклиста,студентка Мерзляковки и подающая надежды теннисистка, игрок сборной Москвы поразряду девушек Елена Саввична Китайгородская.

В тот день, в час пополудни, она играла четвертьфинал накортах парка ЦДКА. Играла без азарта, потому что слишком многое отвлекало от«большого спорта», и в первую очередь, конечно, музыка. Мерзляковка ужеокончена, теперь надо держать экзамены в Гнесинку, то есть и на лето никуда неуедешь: придется штудировать фортепианные пьесы, да и не только классиков, но изанудных советских композиторов. Сама виновата, поддалась бабкиным уговорам –«Ленок, поверь, ты можешь стать пианисткой мирового класса» – и лести отчимаСандро – «Ёлка, не льщу, душа воспаряет, когда слышу твоего Моцарта» – и вотзапряглась в каторгу, теперь будет не до тенниса.

К тому же и возраст. Ведь это же наверняка мои последниесоревнования по разряду девушек, а в разряд женщин мне, наверное, уже никогдане перейти. Почему не введут в спорте разряд старых дев? Так думала спартаковкаКитайгородская, без всякого энтузиазма сражаясь с динамовкой Лукиной.Длинноножие, впрочем, помогало: там, где коренастая Лукина пробегала два шага,Ёлке требовался только один. «Можешь стать теннисисткой мировогокласса», – говорил ей тренер Пармезанов, который недавно, хлебнув дляхрабрости коньяку, предпринял в раздевалке попытку перевода ее в разряд женщин.Еле вырвалась. Ну и зря вырвалась. Далеко не самый противный этот ТоликПармезанов. Все меня хотят видеть в мировом классе, а я так и останусь мировогокласса идиоткой со своей мембраной.

Эта проблема, то есть полное отсутствие любовного опыта,стала для Ёлки наваждением. В ванной она внимательно себя рассматривала ирадовалась: что ни говорите, а большой класс, мировой класс! А потом вдругмысль о мужчине повергла ее в полнейший ужас: ну это же невозможно, ну это жепросто немыслимо, чтобы какой-нибудь Пармезанов или любой другой, пусть хотьАполлон Бельведерский, нет, это просто невообразимо, чтобы их штуки входили комне, вот сюда!

Однажды она спросила у матери: «Нина, а ты в моем возрастеуже?..» Та с юмором на нее посмотрела: «Увы, увы...»

Вот гадина мамка, подумала Ёлка, нет чтобы попростурассказать, как это у нее было, а то выпендривается: увы, увы...

Нине тоже было неловко. Ёлка просто хочет, чтобы ярассказала, как это делается, а я не могу. Этот социализм нас всех сделалханжами. Нет, я должна ей все-таки рассказать, какие вольные и дурацкие быливремена, полная противоположность нынешнему пуританству, хотя тоже противные,потому что все опять же на идеологию завязывалось, на эти нудные утопии. Как ятоже мучилась точно такими же страданиями, и как ячейка решила соединить меня сэтим долбоебом Стройло, и как я потом стала из него лепить миф победоносного илучезарного пролетария. Ей нужно все это рассказать, включая самое первичное,даже анатомию. Почему же мне трудно это сделать? Неужели оттого, что это сейчасне принято? Или, может быть, оттого, что ее время неудержимо подступает, а моетак неудержимо утекает?.. Так думала Нина, но Ёлка, увы, не могла прочесть этимамины мысли.