Убийственный Париж - Михаил Трофименков

Дело о гибели советника Пренса (5), расследовавшего связи Ставиского с властями, он то ли завалил, то ли развалил, после чего впал в немилость и бушевал в кулуарах: «Меня достали эти подонки. Я из-за них влип. Они заработали кучу денег, они в правительстве. Если меня выгонят, я все выложу о деле Сезнека, я тогда так рисковал». Бонни услышали и выставили на улицу с бонусом — условным трехлетним сроком за коррупцию: в 1937 году последовал еще один приговор.

Его сын Жак утверждает, что перед смертью папа признался ему и знаменитому судебно-медицинскому эксперту доктору Полю: это он убил Пренса.

Подавив гордость, Бонни пошел в сексоты и в 1938 году заманил в ловушку Делонкля, вождя заговорщиков-кагуляров (36). Но есть правда на земле. В 1941 году из уст шефа гестапо, полковника Кнохена прозвучало долгожданное: «С вами обошлись недостойно. Мы способны оценить вас по достоинству».

Так и Бонни предал родину.

На первых порах в Лафоне и его людях как в карателях немцы не нуждались: карать было некого. Но только люди без страха и совести, знающие все ходы и выходы, умеющие найти и забрать все, что плохо лежит или хорошо спрятано, могли помочь Рейху выкачать из Франции все ценное. Их содержание к тому же немцам не стоило ничего. Просто банде гарантировали полную безнаказанность.

Немцы и глазом не моргнули, как «месье Анри» подмял весь бизнес — и черный, и белый — от торговли маслом до проституции. Добычей — а это были эшелоны мануфактуры, тонны золота, сотни тонн металла, особняки, забитые антиквариатом — Лафон делился с рейхом по-братски. До сих пор неизвестна судьба ста восьмидесяти из трехсот тридцати трех картин фламандских и голландских мастеров XVII–XVIII веков из коллекции Адольфа Шлосса. В сентябре 1942 года три бандита с Ло-ристон захватили ее — по заказу чуть ли не самого Геринга — в еще не оккупированной южной зоне, а от полицейской погони укрылись с добычей за стенами немецкой казармы в Ангулеме. Налет вызвал такой скандал, что Геринг не захотел иметь с похитителями никаких дел.

За припрятанными ценностями бандиты приходили якобы с обыском: ежедневно «фальшивые полицейские» совершали по нескольку грабежей. За запрещенными к хранению и купле-продаже золотом и валютой являлись под видом покупателей. Барыги уступали им все за десять-тридцать процентов от стоимости. Евреи — даром, радуясь уже тому, что к ним пришло хоть и гестапо, но не совсем настоящее, которому нужна была не их жизнь, а только кошелек.

Чисто коммерческий период длился недолго. Выступил вооруженный враг: диверсанты и шпионы, потом — целое подполье голлистов и коммунистов, затем — партизаны. Банду бросили в бой. В бандитский рай внесли здоровое административное начало. На Лористон пришел Бонни, привел с собой еще троих обиженных экс-сыскарей, убедился, что гестапо до сих пор не завело ни одного дела и все допросы проводило без протоколов, глубоко вздохнул и стал налаживать канцелярию, учить громил, как грамотно организовать «мышеловку» на провалившейся явке.

Крутилась все более и более кровавая карусель. К 1944 году во Франции шла гражданская война — со всем своим изуверством. Особенностью банды было то, что подпольщиков она воспринимала не как идейных врагов, а как конкурирующую банду. Благо среди них хватало «коллег».

Когда немцам стало совсем худо, гестапо бросили против партизан, а такой вид спорта был им совсем не по душе. Из подыхавших с голоду арабов (немцы взяли их в плен еще в 1940 году, но так и не придумали, что с ними делать) Лафон весной 1944-го собрал «североафриканскую бригаду» человек в пятьсот, которую бросили против бастующих рабочих «Пежо» и партизан. Арабы плохо воевали, но славно безобразничали. В конце концов их разоружили.

Вскоре свернулась и банда, не дожидаясь парижского восстания в августе 1944 года, о котором она наверняка знала заранее. Сожгли архивы — бюрократу Бонни от этого зрелища стало худо. Разделили общак. Разделились сами. Кто-то собрал автомобильные конвои, чтобы с семьями и любовницами прорываться в Испанию. Многие прорвались: так, Огюст Рикор выгодно инвестировал в мировую сеть трафика героина («Французский связной»), созданную марсельцами Карбоне и Спирито (50).

В Южной Америке он заслужит уважительные клички: Старик, Иль Комманданте, Мистер Героин. Многие сгинули в засадах: дрались отчаянно, попасть гестаповцам в руки партизан было не слаще, чем партизанам — в руки гестапо. Кто-то переметнулся на заранее подготовленные позиции в Сопротивлении и бил немцев с таким же усердием, с каким до этого бил подпольщиков. Бонни и Лафон с семьями далеко не ушли. Их убежище в Бургундии выдал Жоановичи.

В тюрьме к ним вернулись довоенные инстинкты. Матерый рецидивист молчал, хотя его били до полусмерти.

На основе показаний матерого шпика арестовали тысячу человек. Приговор Лафон выслушал с улыбкой, Бонни — осел на руки жандармов. Расстреляли их вместе 27 декабря 1944 года в числе восьми гестаповских заправил, включая Виллаплана. У расстрельного столба Лафон курил: так и умер с сигаретой.

* * *

Что это было?

Сон, в котором исполнялись все желания некрупного уголовника Лафона? Перед казнью он скажет адвокату:

«Я ни о чем не жалею, мадам, за четыре года среди орхидей, георгинов и „бентли“ надо платить. Я жил в десять раз быстрее всех остальных, вот и все. Передайте моему сыну, чтобы он никогда не имел дела с фраерами. Пусть будет мужчиной, как его отец».

Скоротечная, но блестящая попытка создать во Франции централизованную преступную власть а-ля «Коза ностра», где Лафон был «Боссом всех боссов», несравненно более удачливым и могущественным, чем любой Аль Капоне?

Или, судя по свите Лафона, которая играет короля, «Двор чудес» XX века? Здесь собрались все изгои Европы. Бандиты и дискредитированные «флики». «Графини гестапо» (26) — сонм экзотических авантюристок. Белоэмигранты, разорившиеся аристократы. Лесбиянки, двой-ные-тройные агенты, забывшие, на кого работают и изгнанные всеми нанимателями, просто садисты, вышедшие в тираж спортсмены. Негры, лишь в богемной и бандитской среде не страдавшие от расизма.

Взять хотя бы Виолетту Моррис. Дочь барона прославилась героизмом на фронтах Первой мировой: под Артуа в 1915 году она водила санитарную машину, в аду Вердена — служила вестовой. Обладательница семидесяти рекордов и наград, включая мировые, равно преуспела в метании тяжестей и диска, автомобильных и мотогонках, боксе — выходила она и против мужчин, — много в чем еще. Ее девизом было: «Все, что может мужчина, может и Виолетта». Выглядела как могучий мужик, ругалась как извозчик, ампутировала грудь, чтобы та не мешала управлять автомобилем. Катала с ветерком Жозефину Бейкер. В конце 1939 года отвезла своего друга Жана Кокто на фронт — навестить Жана Маре, — когда все мужчины струсили и отказались.

В 1930 году тридцатипятилетнюю Виолетту изгнали из спорта за аморальность — она, о ужас, носила брюки. Жила на барже с оставившей сцену актрисой Ивонной де Бре, алкоголичкой, по мнению современников похожей на бульдога. 27 декабря 1937 года застрелила какого-то нахала-легионера, забравшегося на ее плавсредство. Торговала запчастями в партнерстве с Жоржем Энно, более известным как Жо Террор. Звучный псевдоним придумал бандиту, причастному к аферам Ставиского, не кто иной, как Жорж Сименон, когда Энно в 1934 году опубликовал свои мемуары.