Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Генри Воллам Мортон

Трудно, конечно, предсказать будущее города, который платит сотни фунтов за картины знаменитого нориджского художника и одновременно допускает, чтобы на его могилу в нориджской церкви капала вода из протекающей крыши. Как вы понимаете, я имею в виду Джона Крома, похороненного в церкви Святого Георгия-в-Колгейте.

Стрэнджерс-холл, то есть Странноприимный дом, который стоит в уютном дворике на оживленной улице, является одним из самых прекрасных средневековых домов, сохранившихся в Англии. Другие города были бы счастливы обладать таким чудом, а в Норидже подобное встречается чуть ли не на каждом углу.

Взять хотя бы кафедральный собор Нориджа, особенно его неф — он буквально переполнен великолепными образцами норманнской архитектуры. И при этом практически неизвестен туристам. Спрятанный в глубине галереи верхний ряд окон выполнен в норманнском стиле; то же самое можно сказать и о боковых приделах. В крыше имеется необычное отверстие, сквозь которое монахи спускали раскачивающееся кадило. И хотя нориджский собор не может похвастать таким эффектным западным фасадом, как, скажем, его собрат в Линкольне, по-моему, он гораздо интереснее многих знаменитых церквей. На маленькой площадке перед собором возвышается белый крест с надписью:

Посвящается святой и чистой памяти

Эдит Кавелл[53],

отдавшей свою жизнь за Англию

12 октября 1915 г.

Каждое субботнее утро Норидж превращается в Норфолк в миниатюре. Люди со всего графства приезжают в город, заполняют его узкие улочки и рыночную площадь. Вот уж где собираются лучшие дочери Норфолка, сотни фермеров и их пышущие здоровьем жены. Здесь же толкутся гуртовщики со своими стадами: они жуют клубнику и рыщут бдительным взглядам по своим и чужим коровам.

Скотный рынок, который Коббет назвал «самым лучшим и наиболее заманчивым» во всей Англии, постепенно заполняется быками, овцами и свиньями. В воздухе висит пыль от множества копыт, отовсюду раздается блеянье, мычанье и хриплые крики. В этот хор вплетается стук посохов и подбитых гвоздями подошв о булыжную мостовую. Странствующие торговцы, которые в обычное время бродят по деревням, тоже здесь. Они раскрывают свои необъятные кожаные саквояжи и под бесстрастным взглядом норфолкских крестьян выкладывают самый невообразимый ассортимент товаров. Они явно рассчитывают поразить покупателей, но те и ухом не ведут: молча смотрят, до поры до времени воздерживаясь от комментариев. Эти люди от природы замкнуты и не склонны к проявлению восторга. К торговцам они относятся с традиционной осторожностью — как бы не обманули! Ох, нелегкая это работа — что-то продать на норфолкском рынке.

— Да этот портсигар из чистого серебра! Вот ей-богу, не совру — я подобрал его в вагоне поезда. Сам удивляюсь: чего только люди не теряют в дороге! Наверняка принадлежал какому-нибудь лорду. Ты посмотри! Здесь и надпись есть — монограмма называется — «лорд Бланк». Ну, и кто теперь скажет, что это не…

Но никто ничего не говорит — в Норфолке это не принято. Пусть говорят другие!

На площади появляется таинственный грузовичок. Боковые стенки у него сняты, чтобы публика могла наблюдать за происходящим внутри. А там на небольшом возвышении стоит стол и два стула, на столе — непонятного назначения электроприбор, основную часть которого составляет аккумуляторная батарея. Оставшиеся борта сплошь оклеены рекламными листовками, в которых восхваляется новый способ лечения ревматизма. Тут же висят невнятные рентгеновские снимки. На платформу медленно, несмело поднимается пожилая крестьянка. Видно, что она боится — губы побледнели и дрожат. Тут же кружком стоит ее родня, все наблюдают, затаив дыхание: исцелит или убьет? Женщина, перекрестившись, берется за электроды, ассистент включает слабый ток. Глаза у бедной старушки, кажется, готовы выпрыгнуть из орбит. Через пару секунд сеанс окончен. Женщина спускается вниз, возбужденные родственники сразу же ее обступают:

— Ну что, ма? Тебе полегчало?

— Да вроде бы!

За стойкой бара норфолкские фермеры часами делят заработанные фартинги. Где еще вы увидите такую ожесточенную торговлю? Два норфолкца способны целый день торговаться за несчастный четырехпенсовик.

— Мне сигару, — говорит здоровенный краснолицый фермер в лавке, куда я тоже зашел прикупить табака. — И не вздумай мне всучить что-нибудь из твоей дряни, ’бор!

(В Норфолке не привыкли церемониться).

— Девять пенсов, — объявляет торговец, демонстрируя товар.

— Семь, — делает встречную заявку фермер.

— Нет, ’бор, сигара стоит девять пенсов.

— Ну, и кури ее сам за эту цену!

— Ладно, восемь пенсов, — сдается торговец. — Себя обкрадываю. Берешь?

— Беру, беру… Хотя, зуб даю, она того не стоит!

Когда дверь за фермером захлопывается, продавец пожимает плечами:

— Она и впрямь стоит восемь пенсов… но не говорить же об этом вслух!

Ночной Норидж представляет собой волшебное зрелище — особенно если смотреть на него с замковых стен. Крыши домов ярко блестят в лунном свете, зыбкое зеленоватое свечение окутывает тонкий шпиль собора, а внизу расстилается таинственный лабиринт темных узких улочек. Одинокий припозднившийся гуртовщик перегоняет свою отару через опустевшую рыночную площадь. В такие минуты кажется, будто минувших столетий как не бывало. И снова из раскрытых чердачных окошек доносится поскрипывание ручных ткацких станков, а вдоль пустынных набережных медленно движутся призраки фламандских кораблей.

4

Неподалеку от Кромера расположена деревушка Клей-некст-зэ-Си (жители Норфолка произносят ее название как Клай), сразу за которой начинаются солончаки. На целые мили тянется однообразная низина, отделяемая от моря узкой полоской желтого песка. В часы отлива она оголяется, но затем море возвращается и лихим кавалерийским галопом наверстывает свое. Это пустынная местность, где тишину нарушают лишь шепот ветра да крики морских птиц. Люди сюда не захаживают, если не принимать в расчет одержимых натуралистов, которых гонит научное любопытство и желание познать мир солончаковых пустошей.

Ветер колышет морскую гладь — мили и мили бледносиреневого цвета; то там, то здесь проступают огромные пятна розового и лилового оттенков: морская вода заполнила выемки в рельефе и образовала озера; золотые облака громоздятся над кромкой моря и медленно, будто сказочные галеоны, наползают на сушу. Солнечные лучи отвесно падают на плоскую равнину и дополнительно усиливают все это многоцветие. Они порождают столько тончайших оттенков, что никакими словами не передать великолепие пейзажа — здесь требуется хороший художник-акварелист. Прибрежные солончаки только кажутся пустынными, на самом деле они наполнены жизнью. Вот серо-голубая цапля бесшумно взмывает над зелеными зарослями камышей и летит прочь, выпрямив ноги, лениво взмахивая сильными крыльями. Немного поодаль она снова опускается на землю — ее темная головка возвышается над камышами, глаза зорко следят за вашими передвижениями. На обломках рыбачьих лодок рядами сидят белые чайки.