Жемчужина Санкт-Петербурга - Кейт Фернивалл

— Что за глупости? — сердито воскликнула Валентина. — Я же санитарка. Я привыкла…

— Вы — барышня.

Она улыбнулась и не стала продолжать. Накладывая повязки на длинные порезы на его широкой спине, она спросила:

— Ты их теперь ненавидишь? Тех, кто так поступил с тобой?

— Охранку? — Он плюнул кровью на пол. — Я всегда ненавидел полицию. Один черт. И большевиков тоже. — Он снова плюнул.

— Но как же, Лев? Если ты ненавидишь обе стороны, кому же ты доверяешь? Кому веришь?

Он удивленно посмотрел на нее.

— Себе, конечно.

— Можно было догадаться. — Валентина рассмеялась. У нее закружилась голова, и все поплыло перед глазами. Дождавшись, когда круговерть улеглась, она снова взялась за бинты. Покончив с перевязкой, девушка подхватила кувшин и встала у двери, прислонившись к раме. На кровати она оставила баночку с лечебной мазью. — Ну что, лучше?

Попков рыкнул и снова хлебнул из бутылки. Валентина развернулась и собралась уходить.

— Этот ваш инженер, это он спас мою… — Казак замолчал. Слова застряли у него в горле.

— Я знаю, — мягко произнесла она. — Знаю. Йенс рад, что ты остался жив.

Попков кивнул израненной головой.

— Ему самому недолго осталось, если вы не сделаете чегонибудь.

Валентина замерла.

— О чем ты?

— О дуэли.

— Нет. Это неправда.

— Все говорят. О вас, о поединке. Этот гусарчик безусый — настоящий зверь. В прошлом году на дуэлях он убил двоих.

— Нет же, Лев. Ты все не так понял. Они помирились. Пообещали, что дуэли не будет.

Попков медленно, с сожалением покачал головой.

— Я же говорил, что вы барышня. Они вам голову заморочили.

Раздавшийся неподалеку металлический лязг заставил Валентину содрогнуться. Она решилась прийти в туннель Йенса. На ней был платок санитарки, и девушка потуже затянула его, чтобы прогнать воспоминания, которые принес с собой этот звук.

В кабинете Йенса ей предложили присесть, но она не стала садиться, а подошла вместо этого к окну и стала смотреть на двор. Там кипела работа. Из туннеля поднимались рабочие в картузах и щурились, как кроты, от света. Женщины в косынках толкали по рельсам вагонетки с битым камнем. Все они были худы, с серыми от пыли лицами, в грязных спецовках. Их почти невозможно было отличить друг от друга. Неужели Йенс каждый день видит все это? Фрииса в кабинете не оказалось, поэтому за ним послали курьера.

— Не хотите ли чаю? — предложил секретарь.

— Нет, спасибо.

Секретарь снова взялся за свои бумаги, а Валентина повернулась к окну. В бледном зимнем небе над городом, борясь с воздушными потоками, парила одинокая тонкокрылая птица. Девушка услышала приближающиеся торопливые шаги Йенса, и сердце ее забилось учащенно. Войдя в кабинет, он тут же бросился к ней.

— Чтото случилось?

— Да.

Он повернулся к секретарю и махнул рукой, чтобы тот вышел. Секретарь молча выполнил указание, но в дверях чуть задержался, надеясь услышать пару слов. Когда дверь за ним наконец закрылась, Йенс быстро произнес:

— Что?

Он стоял рядом с Валентиной и с беспокойством всматривался в ее глаза. Она отошла на шаг и смерила его сердитым взглядом.

— Ты обманул меня.

— О чем это ты?

— О дуэли.

— Ах, об этом.

— Да, об этом.

Он подошел к своему столу. По сравнению со столом секретаря это было царство порядка и аккуратности. Йенс сел и обратил на Валентину настороженный взгляд, чем разозлил ее еще больше.

— И что насчет дуэли?

— Ты собираешься драться?

— Да.

— Йенс, ты не должен. Слышишь? Не должен. Неужели ты из ума выжил? Он же убьет тебя. Он…

Валентина очень хотела не разреветься, не быть барышней. По пути к Йенсу она пообещала себе, что не станет плакать, но от мысли о том, что может потерять его, сердце ее сжалось, и слова застряли в горле, как будто, если их произнести вслух, они сбудутся. Девушка отвернулась и стала смотреть на окно, на паука, плетущего свою замысловатую сеть в углу. Руки дрожали, поэтому она поспешила спрятать их в рукава.

— Пожалуйста, Йенс, забудь о дуэли. Ты мне нужен живой.

Голос уже не дрожал. Слова прозвучали увереннее. Он прислушается к ним. Но последовавшее молчание было таким же мрачным, как его туннели. В этот миг Валентина поняла, что ей не добиться своего. Она повернулась к любимому и увидела, что он смотрит на нее так, словно видит в последний раз.

— Верь мне, — тихо и устало произнес Йенс.

— Он может убить тебя.

— И я могу убить его.

— В прошлом году он убил двух человек.

— Это было в прошлом году.

— Йенс, прошу тебя, не надо. Ради меня, — продолжала увещевать она.

По его губам мелькнула тень улыбки. Валентина поразилась, до чего безропотным сделалось выражение его лица. Он как будто показывал ей, что вынужден мириться с неизбежностью.

— Зачем, Йенс? Зачем тебе это? Просто не ходи.

Он покачал головой.

— Черт! Откажись! — закричала девушка, с силой ударив ладонью по его столу. — Только не говори, что мужчины должны так поступать, что у вас в крови потребность защищать свою территорию. Я не верю, что ты настолько глуп. Или я ошибаюсь и ты такой же охочий до славы болван, как и все эти несостоявшиеся герои, все эти безмозглые павлины в военной форме? Я думала, ты другой, я думала, ты…

Валентина замолчала. Он встал, обошел стол, крепко обнял ее и прижал к себе длинными руками так, что ее лицо зарылось в ворот его рубашки. Девушка молчала. Она ничего не смогла бы сказать, даже если бы захотела.

— Валентина, послушай. Я не хочу славы, но я хочу жить с тобой здесь, в Петербурге. — Каждое произнесенное им слово теплым дуновением опускалось ей на волосы, и она чувствовала это. — Капитан Чернов оскорбил меня, и, если я не отвечу ему, меня станут считать трусом, и это будет концом моей жизни и карьеры в этом городе. Меня отстранят от работы, меня перестанет уважать царь, а вместе с ним и все его придворные, мне откажут от всех приличных домов. Я превращусь в изгоя. В прокаженного. — Он оторвал ее лицо от своей груди и поцеловал бледный лоб. — Что же это за жизнь будет для нас с тобой? Меня никто не возьмет на работу.

Она снова прижалась к нему.

— Мы могли бы убежать.

— Куда?

— В другой город. Хотя бы в Москву.

— Моя репутация меня и там догонит. Россия — большая страна, моя Валентина, но слухи по ней разносятся быстрее эпидемии чумы. Куда бы я ни уехал, от моей репутации будет зависеть вся моя жизнь.