Тени "Желтого доминиона" - Рахим Эсенов

– Потому так много и гибнет. – Марина обшарила юрту глазами – где бы положить роженицу, потерявшую сознание. Вокруг ни кошмы, ни постели, на полу рассыпан барханный песок – на нем обычно туркменки рожают детей.

Герта сбегала в лазарет, принесла несколько простыней, положила полотенце и стала помогать Марине. Знахарка тут же засобиралась, что-то сердито бормоча себе под нос о тяжелых временах, о скором конце мира, о том, дескать, что если мать не умрет, то ребенок непременно пойдет характером в одну из этих рыжеволосых русских. Во дворе она пожаловалась топтавшемуся у дверей Мерген-аге, но тот пожал плечами: мол, все, что связано с родами, – епархия чисто бабья и ему, мужчине, тем более отцу роженицы, непристойно ввязываться в эту историю. Видать, старик кочевник был не против, чтобы роды приняли русские докторши. Кто знает, как обернутся они для дочери… Не погибнет ли она, как ее мать, когда рожала Акчу… А ведь повивальная бабка-знахарка все та же, только тогда годами она была помоложе. Да и как без нее обойдешься – одна на всю округу.

Таганов и Бегматов тоже подошли к юрте Мерген-аги. Дожидаясь исхода родов, беседовали со стариком, стараясь отвлечь его от того, что происходило внутри жилья кочевника. Вскоре появился и Стерлигов, молчаливый, сумрачный, – видимо, понял, что с перепугу напрасно объявил тревогу и поставил себя перед личным составом в неловкое положение. Но Таганов и Бегматов, чтобы не компрометировать командира отряда, объявили тревогу учебной и тут же дали отбой.

Вскоре за стеной раздался плач ребенка. В дверь юрты выглянула Герта: судя по голосу, она улыбалась. Ашир не видел в темноте ее лица, но зримо представлял смеющиеся лучиками иссиня-голубые глаза, чуть влажные зубы и светлую челку, выбившуюся прядкой из-под белой косынки.

– Поздравляю вас, Мерген-ага, с внуком, – Герта засмеялась счастливым смехом. – И Набат пришла в себя, – обращаясь уже к Аширу, попросила: – Нам сейчас теплой воды надо…

Когда ребенок был обмыт, а мать, ухоженная, одетая в чистое белье Марины, уложена в постель, к юрте подошли три туркменки.

– Позвольте нам зайти в юрту, – обратились они к Таганову, – роженице помочь и наши национальные обычаи соблюсти.

Таганов согласно кивнул им, а Марине и Герте посоветовал:

– Идите отдыхать. Теперь ни матери, ни ребенку никто ничего худого не сделает… Так надо. Спасибо вам! Спокойной ночи!

Туркменки торопливо прошли в юрту и, оглядев ребенка, поплевали в сторону, чтобы никто не сглазил, тут же дали ему временное имя – не приведи Аллах, еще может стать идиотом, если не соблюсти эту традицию! Затем женщины принялись давать советы молодой матери:

– Скорее дай грудь малышу… Злой дух Ал не дремлет… Смотри, он уже витает над дымоходом и строит рожи безвинному младенцу…

По туркменскому поверью, Ал – вездесущий оборотень, который может принять образ женщины с сорока грудями и непременно норовит сунуть одну из них в рот ребенка. Непоправимое горе ждет мать, если ее опередит Ал и губы ребенка коснутся груди злого духа, а не материнской. В грудях Ала заключены все пороки мира – ребенок, вкусивший его порочного молока, может вырасти либо трусом, либо дурачком, либо предателем… Не приведи Аллах! Убереги, всемилостивый, младенца от злого оборотня!..

Но и этим не кончаются обряды, связанные с рождением ребенка в туркменской семье. В первый же день его обряжают в одежду почитаемого в округе человека: если хотят, чтобы ребенок стал богатым, то просят рубаху у бая, если умным – у аульного мудреца, если способным к продолжению рода, то у многосемейного аульчанина. В течение первых семи дней ребенок должен получить свое настоящее имя. В честь этого в дом приходят все – соседи, знакомые, друзья, родственники, словом – весь аул. Едут даже из соседних селений, у каждого с собой угощение, гостинцы – кто несет свежеиспеченные чуреки или сладости, а кто ведет на поводу и козленка…

Наречение имени – поистине волшебство, целый мир условностей. Женщина, к примеру, долгое время не имела детей. К кому только она ни обращалась с мольбой, что только ни делала: совершала паломничество к могиле «святого», приносила в жертву барана или козленка… Но Аллах не внимал ей, не посылал ребенка. Наконец она сходила к ишану – главе мусульманской общины и через него попросила Аллаха о совершении чуда. И если, случаем, ребенок появился на свет после посещения высокого духовного лица, то благодарная женщина к имени Нияз – «свершение желаний» – прибавляет и слово «ишан», и ребенка отныне зовут Ишан-нияз. Бывает, что рождение ребенка совпадает с приездом в аул какого-либо знатного человека – этого достаточно, чтобы его именем наречь ребенка. Или же родители обращаются к гостю и в знак особого к нему уважения просят его дать имя новорожденному. Поэтому зачастую дети бедняков носят не свойственные им пышные имена, принятые в богатых семьях. Ребенок, родившийся, например, в семье охотника, может получить полное имя от слов «клыч», что значит «клинок», и «мерген» – «меткий стрелок», то есть Клычмерген, что означает «клинок меткого стрелка». На теле иных детей бывает много родинок. Это тоже причина, чтобы назвать мальчика или девочку Халлы – «с родинкой». Чаще всего такими именами нарекают девочек.

Удивительно поэтичны женские имена, которым может позавидовать любая европейская красавица. Имена Гульджемал – «цветок красоты», Гульнабат – «цветок сахарного кристалла», Кизылгуль – «красный цветок», Аннагуль – «цветок, распустившийся в пятницу», Багтыгуль – «цветок счастья», и многие другие говорят о том, что у туркмен женщину испокон века почитают как мать, жену, сестру, хранительницу семейного очага, человека, украшающего землю, доставляющего всем счастье и радость.

Поводом при наречении ребенка часто служит и какое-то событие – будь то праздник, явление природы или один из дней недели. К примеру, пятница, особо почитаемая у туркмен, тогда ребенка непременно назовут Аннагельды или Джумагельды, то есть «родившийся в пятницу». Если малыш появился на свет в праздники, то к его имени непременно приставляется слово «байрам» – отсюда Байрамгельды. Или же вдруг пошел снег, и пустыня, белая и безмолвная, засияла необычным светом – «нурягды», то есть «излучающий свет» или «родившийся в лучах света». Значит, и ребенка назовут Нурягды.

Старый Мерген так и решил назвать своего внука – Нурягды. Иным это было в диковинку: ведь родился малыш в летнюю пору, и тогда не то чтобы снег или хоть дождь шел, но и серого облачка на небе не было. Но Мерген-ага придавал этому особый, глубокий смысл. Рождение его внука совпало с великим событием в Каракумах – приходом в далекий аул новых, необычных людей, представителей Страны Советов, молодой Туркменской республики. Они принесли в глухое кочевье свет новой, справедливой жизни, в лучезарном сиянии которой и родился маленький Нурягды.

…Раскаленным солнцем плавился в пустынном небе август. Над урочищем, вспугнув коней и верблюдов, закружил аэроплан, сбросил вымпел и, помахав крыльями, взял курс на восток.

Сводный отряд получил приказ выделить из своего состава эскадрон и направить его к колодцу «Старый дервиш», на помощь пограничникам и кавалерийскому полку, вступившим в бой с крупным объединенным басмаческим отрядом Ахмед-бека и Дурды Мурта. В командование вступил Ашир Таганов, а Стерлигов и Бегматов остались на Ярмамеде.