Легенды темной стороны Москвы - Матвей Гречко

Лишь три дома на Щипке включёны в городской реестр памятников. Поэтому здания, выходящие на Щипок, постепенно сносятся, идут на «реконструкцию». А пока обратите внимание на здания № 6/8, к. 4, — это бывшая богадельня, одна их тех, что были построены по завещанию Гаврилы Солодовникова, и на № 22 — бывший мель-завод (мукомольный, завод-мельница) «Новая Победа», которому уже 130 лет.

Люсиновскую пересекает улица Павла Андреева — бывший Арсеньевский переулок. На углу его и Мытной улицы — парфюмерная фабрика «Новая Заря» — бывшая Брокара.

Наверное, нет в России человека, который не знал бы продукцию фабрики «Новая Заря» — мыло, одеколоны, шампуни, духи… Человека, создавшего это производство, звали Генрих Брокар, он был французом по происхождению и до конца жизни говорил по-русски с заметным акцентом. Приехал он в Россию с вполне определённой целью — сделать состояние. По его собственным словам, страну нашу он никогда не любил и, выезжая за границу (из России), чувствовал себя так, словно, сняв грязную сорочку, надевал чистую. Но, несмотря на это, в России он прожил всю жизнь, тут он женился, тут было его дело и тут он собрал большую разнообразную коллекцию всевозможного антиквариата. Его, уже разбогатевшего, много раз спрашивали: почему он не уедет во Францию насовсем, цель ведь достигнута, но Брокар отшучивался: помирать вернусь на Родину. Так и случилось: он скоропостижно умер, отправившись на курорт в Канны.

Начал Брокар своё парфюмерное дело с мыла: он сумел завоевать огромную, но никем до той поры не освоенную нишу — простолюдинов. До Брокара простой люд в России вообще мылом не пользовался, употребляли щёлок, то есть настой древесной золы, самым лучшим почитая берёзовый. Городская беднота если и покупала мыло, то такое, о котором пословица ходила «Мыло — черно, зато моет бело». Брокар сумел так организовать производство, что его мыло «Народное» и выглядело бело, и пахло приятно, и стоило всего одну копейку за штуку. Теперь даже небогатый крестьянин или рабочий мог подарить своей жене или матери изящный «сувенир» от Брокара, чтобы бедная работница или крестьянка хоть на миг почувствовала себя барыней. Хотя, конечно, копейка в XIX веке и сейчас — это две большие разницы!

Вторым популярнейшим мылом стало «Детское» — с отпечатанными на нём буквами русского алфавита. Мамы обрели возможность совмещать приятное с полезным: купать детей и одновременно изучать с ними грамоту. А совсем маленьким детям нравилось мыло «Шаром», его можно было катать, как мячик.

Другим популярным брокаровским продуктом стала помада, но не та, которой красят губы, а та, которой мазали волосы. Сейчас показалось бы странным нарочно жирнить свой кудри, а сто с лишним лет назад, когда люди мылись в лучшем случае раз в неделю, это было вполне логичным. Ведь волосы естественным образом салились и издавали неприятный запах, поэтому их сразу смазывали отдушенным жиром, это облегчало укладку и позволяло скрыть то, что голова давно не мыта.

Брокар придумал объединять помаду, одеколон, мыло в набор — несколько продуктов с одним запахом и в красивой упаковке. Стоил такой набор дешевле, чем три продукта по отдельности, и это повышало спрос.

На Всероссийской выставке 1882 года, как мы уже упоминали, Брокар устроил себе такую рекламу, что долго Москва говорила только о нём: целый фонтан из одеколона! Посетители выставки норовили налить этого одеколона в принесённые с собой пузырьки, окунуть в фонтан платок, а некоторые даже пиджаки мочили!

Когда Москву посетила дочь императора Александра II Мария Александровна, герцогиня Эдинбургская, приглашённый на приём Брокар преподнёс ей диковинный букет: все цветы в нём были из воска и каждый пах так, как полагается пахнуть живому цветку. Молодая женщина была в таком восторге, что сделала парфюмера своим личным поставщиком. Теперь уже и светские львицы не обязательно выписывали духи из Парижа, а вполне могли купить брокаровскую «Персидскую сирень» со ставшим очень модным тяжёлым приторным ароматом.

Поначалу Брокар варил мыло в помещении бывших конюшен рядом с фабрикой «Красная Роза», но с расширением производства отстроил собственную фабрику — на углу Мытной улицы и Арсеньевского переулка. Здания сохранились, но после национализации производства фабрику зачем-то выселили из исторического здания, переведя в соседнее. Однако душистую продукция она выпускает до сих пор и зачастую по старым брокаровским рецептам.

Мытная улица у Серпуховской заставы смыкается с Люсиновской, Большой Серпуховской и Подольским шоссе.

Главная достопримечательность Б. Серпуховской и примыкающей к ней Павловской улицы — богоугодные заведения. Земля здесь была относительно дёшева, вот благотворители и выбирали эти места. В 1896 году открылся дом призрения купчихи Татьяны Гурьевой, пожертвовавшей более трёхсот тысяч рублей на это благое дело.

Теперь в здании — ожоговый центр Института хирургии имени А. В. Вишневского (№ 27). Рядом — принадлежащее этому же институту и сильно перестроенное здание Третьяковской богадельни для слабоумных. Средства на его строительство и содержание оставил П. М. Третьяков: его сын Михаил оказался душевнобольным. В оригинале богадельня была очень красива, она напоминала Псковский кремль.

На Большой Серпуховской, 31, находилось общежитие братьев Ляпиных для студентов университета и учеников училища живописи и ваяния — перестроенный склад.

Но самой первой больницей, выстроенной на Серпуховской, стала Павловская. С её постройкой связана весьма драматическая история: когда Екатерина Вторая приехала в Москву для коронации, вместе с ней был наследник престола, маленький Павел, который внезапно заболел. Екатерина очень разволновалась и дала обет в церкви, если наследник выздоровеет, обязательно построить в Москве больницу и церковь. Церковь, в Замоскворечье, мы уже видели, а больница — здесь.

Под больницу отвели усадьбу бригадира А. И. Глебова с обширным парком и прудами, но с довольно ветхими строениями. Глебов не мог отказаться от сделки, так как к тому времени был должен казне более двухсот тысяч рублей. Все строения усадьбы были отремонтированы, и уже осенью 1763 года начался приём больных. Тогда здесь было всего лишь 25 кроватей. В объявлении об открытии больницы говорилось: «.. Неимущие люди мужеска и женска пола как лекарствами и призрением, так пищею, платьем, бельём и всем прочим содержанием довольствованы будут из собственной, определённой от Его Высочества, на суммы, не требуя от них платежа ни за что, как в продолжение болезни их там, так и по излечении». О числе принятых и выбывших больных положено было доводить до всеобщего сведения сообщением в газетах. А чтобы не забывалось событие, ставшее причиной возникновения этой больницы, была отчеканена медаль с изображением будущего царя и надписью: «Свобождаясь сам от болезней, о больных помышляет».

Однако уже через год выяснилось, что помещений не хватает, а простого ремонта старой усадьбы было недостаточно: здания нуждаются в перестройке. Больницу перестраивали много раз, сохранившееся главное здание стало последним творением великого Матвея Казакова. Правда, архитектор прожил ещё много лет. Дело было в другом: Казакова обвинили в растрате. На самом деле вина престарелого архитектора заключалась лишь в том, что он недостаточно бдительно проконтролировал одного из недобросовестных смотрителей, но разбирательство и суд подорвали его уже не слишком крепкое здоровье, и Казаков подал в отставку и уехал в Рязань. Там он умер, получив страшное известие о пожаре в Москве.