Нарцисс в цепях - Лорел Гамильтон

Его ладони скользнули мне на спину, и вдруг мне стало нехватать воздуху.

— Я твой Нимир-Радж, Анита. Здесь ничего нет стыдного.

— Ты говоришь «Нимир-Радж», как другие говорят «муж».

Он провел рукой по моим волосам, чуть касаясь пальцами кожи,вторая рука осталась у меня на спине.

— Наши души резонируют, как два полностью одинаковыхколокола, — шепнул он, почти касаясь губами моих губ.

Замечание было настолько романтично и глупо, что надо былобы засмеяться, но я не могла.

Он поцеловал меня, и его язык оказался у меня во рту. Японяла, когда он попробовал мою кровь, потому что руки его напряглись на моемтеле, и его тело среагировало на меня. Он был слишком велик, чтобы не заметитьэтот рост между нашими телами.

Я погладила его руки, рубашку, и этого было мало. Я хотелакоснуться его голой кожи своей, впивать каждый дюйм его тела в каждый дюйммоего.

Он целовал меня, будто пил, и я знала, что отчасти этотвосторг вызван свежей кровью. Вытащив у него рубашку из штанов, я запустиларуки ему на спину, под ремень. Но и этого было мало.

Он прервал поцелуй, и я стянула с него рубашку через голову.Даже прижаться голой грудью к его груди и то было лучше. Вся моя кожа требовалаего кожи. Никогда со мной такого не было.

Мы держали друг друга, и трудно было дышать, руки сомкнулисьв объятии, лица прижались к плечам друг друга, и его дыхание обжигало мне шею.

— У нас нет времени на большее, — шепнул он.

Я кивнула, по-прежнему прижимаясь головой к его шее. Я не точтобы планировала большее, но...

— Мне надо было коснуться твоей кожи. Почему?

— Я тебе говорил. Ты — моя Нимир-Ра, я — твойНимир-Радж.

Я чуть отодвинулась, чтобы видеть его лицо.

— Мне это ничего не объясняет.

Он взял мое лицо в ладони, очень серьезно глядя в глаза.

— Мы — подобранная пара, Анита. Среди леопардов естьлегенда, что можно найти себе идеальную пару, и после первого же секса высвязаны сильнее, чем браком, сильнее, чем законом. Мы будем всегда жаждать другдруга. Наши души всегда будут взывать друг к другу. Наши звери всегда будутохотиться вместе.

Мне должно было бы стать страшно, но не стало. Я должна быларазозлиться, но не разозлилась. Мне полагалось бы ощутить много чего, ноединственное, что я чувствовала — это что он прав, и я даже не пыталась с нимспорить — не хотелось.

— Ричард будет в восторге, — сказала Элизабет.

Мерль и Ной поставили ее на колени резким движением,которое, наверное, было слегка болезненным.

— А, Элизабет! Спасибо, что напомнила, что я должнасделать, а то я отвлеклась. — Я отодвинулась от Мики, напоследок проведяпальцами по его руке от плеча вниз, будто не могла расстаться с нейсразу. — Отпустите ее, мальчики. Это моя проблема, а не ваша.

Они глянули на Мику, и он кивнул. Элизабет осталась стоятьна коленях, будто не зная, что делать. Она потянулась, чтобы кто-то из нихпомог ей встать, но они сделали вид, что не заметили, и она осталась стоять,как стояла.

Я надела лифчик, подчеркнуто не спеша, потом подошла кджипу. Кобура все еще похлопывала меня по талии. Я передвинула ее по голомутелу, и это было неудобно, но я не хотела тратить время на надевание рубашки. Язнала, что сейчас буду делать.

Я шла к джипу, и все ждали, пока я открывала дверь,засовывалась на пассажирское сиденье, открывала бардачок и вытаскивала парузапасных обойм со свинцовыми пулями. Их я начала возить, когда столкнулась содичавшими фейри. В такого фейри можно стрелять серебряными пулями с утра довечера, и он не заметит. Но свинца они не любят. И еще у свинцовых пуль есть топреимущество, что они не убивают оборотня. Для этого годится только серебро.

Я повернулась и пошла обратно, вынимая на ходу обойму изпистолета. Ее я положила в карман, хотя она там не очень помещалась, сунулановую обойму и вдвинула до щелчка.

Элизабет наконец-то стала глядеть озабоченно, когда до нееоставались только две машины. Любой другой наверняка поспешил бы удрать, ноздравый смысл никогда не входил в число достоинств Элизабет. Я уже наставила нанее пистолет, очень спокойно приближаясь, когда она сказала:

— Не посмеешь.

Я смотрела на нее сквозь прицел и ничего не ощущала. Внутрименя было огромное пустое пространство — абсолютно спокойное, невозмутимое. Нов центре этой мирной невозмутимости было крошечное ядрышко удовлетворения. Мнеслишком уж долго хотелось это сделать.

Я дважды выстрелила ей в грудь, пока она еще говорила, что яэтого не сделаю. Элизабет рухнула на спину, извиваясь, царапая руками асфальт исуча ногами, пытаясь вдохнуть.

Все отошли от нее подальше. Я стояла над ней и смотрела, какона пытается вдохнуть и сердце ее хочет забиться, несмотря на дыру, которую япроделала.

— Ты все говоришь, что я не могу тебя убить какнастоящая Нимир-Ра, вырвав глотку или выпустив кишки. Может быть, это скоропеременится, но я уже сейчас могу тебя застрелить, и ты будешь такой жемертвой.

Она отчаянно вращала глазами, тело ее залечивало раны. Кровьзаполнила рот и выливалась наружу.

— На этот раз пули были не серебряные. Но пойди еще разпротив меня, в большом или в малом, подведи еще хоть одного члена парда, и ятебя убью.

Наконец она сумела набрать воздуху для ответа и сталаплеваться словами и кровью.

— Сука... ты... ты даже... — еще волнакрови, — ...духу не хватит... — поток темной крови изо рта, —...по-настоящему.

Глядя на нее сейчас, я поняла то, чего раньше не понимала.Элизабет хотела,чтобы я убила ее. Чтобы отправила туда, где сейчас Габриэль.Наверное, она сама не понимала, чего хочет, но если это и не было желаниесмерти, то очень близко к нему.

Она лежала, залечивая раны, и ругала меня, говорила мне, какя слаба. Я еще раз выстрелила ей в грудь. Она забилась, задергалась, и лужакрови под телом стала шире.

Я выпустила обойму из рукояти пистолета, положила в другойкарман и снова вставила главную обойму.

— Теперь серебряные, Элизабет. Есть еще остроумные замечания? —Я подождала, пока раны затянутся настолько, что она сможет говорить. —Отвечай, Элизабет.

Она глядела на меня, и что-то в этих глазах сказало мне, чтонаконец-то мы пришли к взаимопониманию. Она меня боялась, а иногда ничеголучшего от человека не добьешься. Я пробовала доброту, дружбу, уважение. Когдавсе это не дает результата, остается страх. И он не дает осечек.

— Вот и хорошо, Элизабет. Рада, что мы друг другапоняли.

Я повернулась к остальным. Они глазели на меня так, будто уменя выросла вторая голова — и очень противная. Мика протянул мне мою одежду, ия сняла кобуру и оделась. Никто при этом не сказал ни слова.