Испытание войной - выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов

Далее Б.М. Шапошников сообщает: «Я уже вчера, 10.9, говорил с Вами относительно того, что через три дня Еременко начинает операцию по закрытию прорыва к северу от Конотопа и что 2-й конный корпус Верховным Главнокомандующим от Днепропетровска направлен на Путивль. Таким образом, необходимо Вам в течение трех дней ликвидировать передовые части противника у Ромн, для чего, я считаю, Вы сможете две дивизии с противотанковой артиллерией взять от черкасской (26-й) армии и быстро перебросить их на Лохвицу навстречу мотомехчастям противника».

Чего же еще надо командованию ЮЗФ? Но… А.И. Еременко начинал и безуспешно кончал неизвестно какую по счету атаку против Гудериана. Конному корпусу еще надо было дойти от Днепропетровска до Путивля… И Кирпонос осмеливается возразить начальнику Генштаба (Сталину он не возражал): «Создавшиеся положение… характеризуется не только выходом сегодня противника в район Ромн, Гайворон, но и взломом обороны в районе Чернигов, Окунино. 5-я армия ведет тяжелые бои в окружении (кстати, тоже по вине Ставки, не давшей своевременного разрешения на отход. – Б.Ш.), и… мы все стремимся к тому, чтобы не дать возможность противнику достигнуть здесь какого-либо успеха. Но, к сожалению, все возможности, которыми мог самостоятельно располагать Военный совет фронта, исчерпаны и оказались недостаточными в условиях сложившийся обстановки». Тогда в переговоры вступил сам Сталин.

«Ваше предложение об отводе войск на рубеж известной Вам реки мне кажется опасным…» Предлагалось, создав ударный кулак из 5–6 дивизий, «повести отчаянные атаки на конотопскую группу противника во взаимодействии с Брянским фронтом», а также «немедленно организовать оборонительный рубеж на р. Псел… После всего этого начать эвакуацию Киева… закрепиться на восточном берегу Днепра… Перестать, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути сопротивления» (16, с. 325–326).

Казалось бы, все верно. Сталин предупреждает: отступать без подготовленных тыловых рубежей обороны опасно. Правда, не ясно, кто виноват в том, что они не готовились, ведь Гудериан наступал на юг с августа, да и дивизии группы армий «Юг» давно стояли у днепровских переправ. Верховный главнокомандующий предложил сначала создать оборонительный рубеж, задержав Гудериана «отчаянными» атаками, а затем отойти на восточный берег Днепра и там закрепиться. План мог бы быть приемлемым, если бы имелось время для организации тылового рубежа и эти самые 5–6 дивизий, способные задержать наступление противника. Сталин предлагал то, что в той ситуации осуществить было уже невозможно.

Невольно всплывает аналогия со знаменитым советом в Филях, где Кутузов принял свое историческое решение об отходе. А положение русской армии после Бородинского сражения, казалось, было прочным. Но Кутузов отступил не потому, что ему не жалко было Москвы, а потому что мудро рассудил: выиграть войну можно, лишь сохранив армию. Сталину же хотелось сохранить все разом – войска, Киев, престиж. Он рассчитывал на мифические «отчаянные» атаки. Кутузов же высчитывал свои шансы не как игрок, ставящий все на одну карту, а как полководец-аналитик. Решение в Филях 1812 г. и решение в Кремле 1941 г. – примеры разного уровня анализа проблемы, расчета вариантов. Сталин в очередной раз за 1941 г. оказался не на высоте.

Прибывший на место С.М. Буденного С.К. Тимошенко в отличие от прежнего главкома не сразу сумел правильно оценить обстановку. Его вывод сводился к тому, что «мероприятия, проводимые генералом Кирпоносом, не преследуют решительных целей для нанесения удара в направлении Ромн, где противник слабее». Через несколько дней под напором фактов он изменил свое мнение, только для восприятия этих фактов не требовалось маршальского звания. Хватило бы и капитанского опыта.

Сам М.П. Кирпонос в эти дни cовсем потерял себя. Он раздваивался между пониманием угрозы фронту и необходимостью оправдаться перед обвинениями в панических настроениях. Ему не доставало воли принципиально отстаивать свою оценку ситуации. Демарши в Ставку от 7 и 11 сентября делались во многом под давлением нового начштаба фронта генерал-майора В.И. Тупикова, личности яркой, волевой, с обостренным чувством опасности и хорошими аналитическими способностями. Будучи военным атташе в Берлине, он неоднократно слал в Москву предупреждения о надвигающейся войне. И вновь Тупиков сигнализировал об опасности, теперь применительно к Юго-Западному фронту. И опять кремлевские вожди его не слышали. Кирпонос же гнулся между двумя волевыми полюсами. Попросив отвода войск у Шапошникова, он в разговоре со Сталиным, после его заключительного требования перестать искать рубежей для отступления, вдруг забил отбой: «У нас мысли об отводе войск не было» (Тупиков, слушая Кирпоноса, схватился за голову). На что Сталин резонно заметил: «Предложение об отводе войск Юго-Западного фронта исходит от Вас и Буденного…» (16, с. 326, 327).

14 сентября В.И. Тупиков по собственной инициативе направил телеграмму начальнику Генштаба и начальнику штаба главкома Юго-Западного направления, в которой, вновь охарактеризовав критическое положение фронта, высказался за немедленный отход. Учитывая разницу в чинах и служебном положении, телеграмма Б.М. Шапошникову заканчивалась довольно «вызывающе»: «Начало понятной Вам катастрофы – дело пары дней».

Реакция Шапошникова была, увы, неадекватной. «Генерал-майор Тупиков… предоставил в Генштаб паническое донесение, – обрушился в ответе командованию фронта Шапошников. – Обстановка, наоборот, требует сохранения исключительного хладнокровия и выдержки… Надо заставить (!) Кузнецова и Потапова прекратить отход. Надо внушить (!) всему составу фронта необходимость упорно драться, не оглядываясь назад. Необходимо неуклонно выполнять указания т. Сталина…» (2, с. 182). К сожалению, начальник Генерального штаба в эти решающие для ЮЗФ дни не поднялся выше уровня плохого секретаря парткома на стройплощадке.

Но обстановка на фронте уже никак не могла зависеть от указаний товарища Сталина. 15 сентября танки противника перерезали горловину у Лохвицы и Лубен. В окружение попали четыре армии – 5, 21, 26 и 37-я. Но даже в этих условиях Ставка дала разрешение на отход лишь в ночь на 18 сентября, когда противник укрепил стенки кольца, да и то только с Киевского выступа на западном берегу Днепра. Кирпонос стал готовить войска к прорыву, так и не получив приказа на отход по всей форме. Штаб Юго-Западного направления разрешил сделать это 16 сентября, но устно (!) через Баграмяна, случайно в тот момент оказавшегося у Тимошенко. Маршал мотивировал эту странность тем обстоятельством, что самолет Баграмяна по пути в штаб ЮЗФ могут сбить. Предположим, военная мысль Красной Армии не дошла до мысли шифровать переписку между штабами, но Тимошенко мог написать сопроводительную записку с полномочиями передать приказ устно. На деле же Тимошенко просто не захотел брать на себя ответственность, памятуя, что Буденного убрали именно за попытку отвести войска. Не захотел брать на себя ответственность и Кирпонос, а потому отказался верить Баграмяну. Он запросил Москву. Вечером 17 сентября разрешение по радио, наконец, получили. Но сверхдорогое в такой момент время было упущено. Правда, хладнокровный Шапошников послал следом ободряющее (и издевательское по существу) указание следующего содержания: «Больше решительности и спокойствия. Успех обеспечен… Пробивайтесь… на Лохвицу, Ромны…» (2, с. 197).