Голубятня на желтой поляне - Владислав Крапивин

Пёстрая колонна с флагами, куклами и шарами растеклась по площади, превратилась в карнавальный хоровод.

Вот и пришла самая важная минута.

— Давайте, — сказал я ребятам. И мы придвинули к огненному краю чаши наконечники копий. На каждом — стерженёк бенгальского огня.

Что же они не горят? Старые, испортились? Отсырели?

Но вот разом вспыхнули трескучие огоньки у братьев — Петьки и Романа. И у Оксаны. И у других ребят. Ещё, ещё… А у меня?

А у меня тоже горит! Ярче других! На кончике копья — ослепительный шарик, а из него летят гроздья белых звёзд!

Горит, горит… Но ведь это недолго. Всё реже, всё мельче белые звёздочки. А где искорка? Она зажглась? Как её увидеть? В глазах — сплошь зелёные пятна от огней.

Да нет, была бы искорка, я бы её разглядел.

Значит, нет её…

Всё…

— Смотри, у тебя не совсем погасло, — раздался рядом звонкий голос.

Это мальчик-огонёк. Он рядом стоял и смотрел вверх.

— Что? — сказал я. — Где?

Замигал. Сильно-сильно.

— Вон, — сказал мальчик. — Светлячок.

И я увидел на острие копья чуть заметную светлую точку.

Что? Правда?!

Какая маленькая…

Я перестал дышать. Осторожно-осторожно наклонил копьё. Придвинул к лицу обугленный стерженёк. Точка светилась на его верхушке. Но я слишком резко шевельнул копьё, стерженёк дёрнулся в сторону, а искорка повисла в воздухе.

Я, не веря, поднёс к ней палец. Она не обожгла, не кольнула. Я придвинул к ней, маленькой, ладонь, тихонько сжал пальцы. Спрятал искорку в кулак. И ощутил в кулаке чуть заметное щекочущее тепло.

— Поймал светлячка, — шёпотом сказал мальчик.

— Ага… — сказал я тоже шёпотом, потому что осип от счастья.

Остальные не обращали на нас внимания. Лежали животами на перилах и глазели, что делается на площади. Над ней всё ещё вспыхивали взрывы фейерверка. В глазах мальчика горели разноцветные огоньки.

— Спасибо, — сказал я ему.

Он засиял улыбкой. И спросил хитровато:

— А за что?

— Так…

Он вдруг сказал:

— А я тебя знаю. Ты Травушкин из нашей школы. Ты к нам в класс приходил, про сверление Земли рассказывал.

Я, правда, зимой был у первоклассников, делал им доклад про сверхглубокую скважину, на которой работает папа. Такое мне дали задание. Я ужасно волновался, запинался и на ребят почти не смотрел. Ни одного лица не запомнил тогда.

Но лицо Огонька было знакомо. Очень-очень знакомо.

И я вспомнил! Огонёк был в точности как мальчишка с Ерёминого снимка.

Может, всё это не случайно? Я сказал весело:

— Я тебя тоже знаю.

Нахлобучил на Огонька свой серебряный шлем, положил перед ним щит и копьё, а сам побежал вниз.

Искорка в кулаке ласково грела мне ладонь.

С Юркой и Янкой мы ещё днём договорились, где встретимся после парада. На полянке позади летнего павильона. Полянка была незаметная, укрытая кустами сирени, поросшая высокой травой. Из травы кое-где торчали каменные раскрашенные гномы. Краска с них пооблезла — гномов забыли в этой парковой глуши.

Когда я пробрался на полянку, там ещё никого не было. Стояла тёплая, какая-то пушистая темнота. Лишь один далёкий фонарь мигал сквозь листья. Зато звёзды были громадные…

Я сел в траву, прислонился к твёрдому гному и разжал кулак. Искорка в темноте засияла ярко и радостно. Я осторожно убрал из-под неё ладонь. Искорка повисла в воздухе, не упала, не улетела от меня.

— Хорошая ты моя… — шёпотом сказал я ей.

Зашуршали ветки. Я опять спрятал искорку в кулаке.

— Гелька, ты здесь?

Это появился Янка. С фонариком.

— Выключи фонарик, — сказал я.

Он выключил.

— Смотри, — сказал я. И разжал пальцы.

Янка наклонился близко-близко. Я даже почувствовал на ладони его дыхание.

— Чудо какое… — прошептал Янка. — Не гаснет?

— И не думает.

— Не обжигает?

— Нисколечко… Подержи, если хочешь.

Я оставил искорку в воздухе, потом поднёс к ней Янкину ладошку. Искорка послушно села на неё.

— Тёплая, — сказал Янка.

— Ага.. А теперь попробуй перебросить её мне. Полетит?

— Ну… пожалуйста.

Янка пустил искорку с ладони, будто крошечную бабочку. Она огненной ниткой прочертила воздух и остановилась передо мной. Я посадил её на сустав согнутого мизинца.

— Она никуда от нас не улетит, — уверенно сказал я.

— Потому что наша, — отозвался Янка. — В ней же наша кровь.

Ворча и цепляясь барабаном, выбрался из кустов Юрка. Мы показали ему искорку. Он притих, долго держал её на ладони.

— Смотри, как она слушается нас. Она живая, — сказал Янка. — Ну-ка, пусть она летит ко мне…

Мы долго стояли кружком на тёмной поляне и перебрасывали друг другу искорку. Она летала между нами, будто крошечный светлячок, и садилась то на ладонь, то на кончик пальца.

Наконец Юрка сказал:

— Жалко, что нельзя сейчас испытать её. Никакого колёсика не догадались взять.

— Завтра испытаем, — успокоил Янка. — И так видно, что ома такая… настоящая.

— А у кого она будет до завтра? — ревниво спросил я.

— Ты зажёг, у тебя и будет, — великодушно решил Юрка. — Янка, ты не против?

— Нет, конечно, пожалуйста… Только нельзя её всё время в кулаке носить. Давайте её вот сюда. Я нарочно принёс.

Он показал пробирку — гораздо меньше той, в которой делали порошок. Толщиной в карандаш, длиной со спичку. Скорее ампула, а не пробирка.

— Сюда её посадим, пробкой закроем…

— А если задохнётся под пробкой? — испугался я.

— Мы же не глухую сделаем, а чуть-чуть…

Искорка висела в воздухе. Мы надели на неё ампулу — будто накрыли бабочку стеклянным сачком. Для пробки Янка скатал из травы шарик…

Я не стал откладывать испытания до утра. Дома я выволок чемодан со старыми игрушками, достал из него модель гоночной машины "Барракуда". Раньше в ней был двигатель с микроэлементами, но я давно его распотрошил. А машину не выбрасывал, мне её папа подарил, когда семь лет исполнилось…

"Барракуда" лежала на полу вверх колёсами, а я ломал голову: как приспособить искорку к оси? Сверлить стальной стержень было нечем… А может, спрятать искорку прямо в колесе? Отвинтить колпачок и вот сюда… Я коснулся ампулой колеса.