На поверхности - Серена Акероид

Моя мама была единственной в своем роде. По своему опыту я знал, что матери были похожи на богатых домохозяек из сериала. Они абсолютно ничем не занимались, за исключением того, что тратили деньги своих мужей и обедали в ресторанах, чтобы облегчить скуку.

А Мария и ее мать? Они были самыми худшими. Хосе работал почти все время, а они только придумывали способы потратить заработанные им деньги. Даже мое состояние не могло сравниться с состоянием Хосе, поэтому, как ни странно, принимая во внимание ее содержание, алименты, вероятно, буду получать я, а не она.

Тем не менее, мышление Теи, ее взгляды были словно глоток свежего воздуха в грязном мире.

Я впитал это в себя, впитал ее искреннее замешательство по поводу моего вопроса, упиваясь ее ответом и, крепче прижав ее к себе, поцеловал в висок.

— Тея?

— Да? — пробормотала она низким хриплым голосом.

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — ответила она, зарывшись в меня лицом.

— Мы можем справиться с чем угодно — даже с проклятием.

— Как? — прохрипела она. — Это проклятие. И более способные женщины в моей семье не нашли способ остановить его.

Я не собирался спорить. Не здесь, возле кофейни в центре Токио. И не собирался убеждать ее, когда не знал, с чем имею дело, поэтому я просто еще раз поцеловал ее в висок.

— Мы поговорим об этом позже, — пробормотал я.

— Я… я просто хочу в отпуск, — вздохнула она.

Я все понял.

Я сделаю это.

Но если она думает, что этого отпуска — ее награды за годы тренировок, тяжелой работы и самоотверженности — будет достаточно, тогда она сошла с ума.

Нам с Теодозией Кинкейд было бы мало даже одной жизни. Я знал это, как знал то, что она моя, а я ее.

Теперь я просто должен был ей это доказать.

Тея

Сейчас

Я смотрела на Адама, пока он спал.

В салоне царил полумрак благодаря тому, что пилот контролировал освещение, и благодаря этому Адам проспал несколько часов полета, в отличии от меня.

Я не могла.

Но я собиралась снова стать слабой. Я собиралась взять отведенное время и владеть им, использовать его по максимуму и побаловать себя так, словно Адам был лакомством, которое было для меня под запретом.

Он был сахаром, а я — диабетиком.

Нездоровая пища для моего больного сердца.

Он был моей смертью, но каждый раз, когда мы были вместе, он был моей жизнью.

Мучением.

Сладко-горьким.

Вот почему я наблюдала за ним.

Находясь в салоне бизнес-класса, я села боком, так свернувшись клубочком в кресле, чтобы наблюдать за тем, как он отдыхает, поглощая каждую его частичку, словно верблюд, запасающийся водой на случай будущей засухи.

Адам был красив.

Даже больше, чем в юности, и просто наблюдение за ним, нахождение рядом с ним заставляло мое сердце бешено колотиться.

Но я контролировала это, как делала это последние несколько часов.

Видеть его таким уязвимым во сне было поразительно, так как он был сильным человеком. Таким значимым сам по себе. Сейчас, добившийся успеха своими силами, наработавший связи своим именем, а не именем отца, он был не таким, как я ожидала.

Ребята, учившиеся в моем классе, до сих пор оставались большими детьми. Все еще валяли дурака, делая безумные вещи ради прикола.

Адам был не таким.

Он был мужчиной. На нем лежала ответственность, и я буквально видела ее на его плечах, словно она была гирями. Видимое бремя.

Задаваясь вопросом, почему он не выбрал легкий путь, почему не пошел учиться дальше, когда ему давали стипендию в Йельском университете, почему не стал дожидаться своего двадцатипятилетия, чтобы получить доступ к внушительному трастовому фонду, я признавала, что еще более уважала его.

Он не выбрал легкий путь, и я тоже.

— Я чувствую, как ты смотришь на меня.

Я не покраснела. Я не почувствовала стыда за то, что делала.

Я только вздохнула с признательностью и смотрела как Адам потянулся, от чего его футболка задралась, обнажив твердый живот, который я хотела облизать.

Был только один мужчина, который мог заставить меня почувствовать это только лишь потянувшись, и он лежал рядом со мной.

— Тебе не стыдно, Теодозия Кинкейд.

Я улыбнулась от его поддразнивания.

— Ты слишком часто произносишь мое полное имя.

— Это подходит к данному моменту.

— Серьезно? — спросила я, приподняв брови.

— Ага. — Зевнув, он просмотрел меню и нажал на кнопку вызова стюарда, чтобы сделать заказ. — Ты хочешь чего-нибудь?

— Чай. — Затем, подумав о том, что следующие две недели мне не нужно будет тренироваться, я откашлялась и пробормотала: — И стопку блинчиков.

Адам хихикнул, но в его глазах я увидела проблеск понимания — он знал, что значит подготовка к соревнованиям. А Олимпиада была именно соревнованием, только еще более масштабным.

Я уже несколько месяцев не ела ничего, доставляющего удовольствие. Лишь яичные белки, коричневый рис и вареную куриную грудку.

Вкуснятина.

Нет.

Прибывший стюард подарил мне очередной горячий взгляд, которые я игнорировала с тех пор, как села в самолет. Адам, пробурчавший что-то, впился в мужчину испепеляющим взглядом, и я улыбнулась, потому что это позабавило меня.

Как только парень исчез и Адам, сверкающий на него глазами, взял себя в руки, я засмеялась.

— Почему ты ревнуешь? — спросила я с мягкой улыбкой. — Ты должен знать, что в этом нет необходимости.

— Точно так же, как тебе не было необходимости ревновать к Марии, но ты ревновала.

Моя улыбка не дрогнула.

— Я никогда не лгала о своих чувствах к тебе. Никогда не пыталась убедить тебя в обратном. Я всегда оставалась верной тебе.

Он закрыл глаза и, хотя эти слова, вероятно, должны были сделать его счастливым, я была рада, что они причинили ему боль.

Да, я знала, что не была святой, но все же приняла это давным-давно. Так же, как смирилась с тем, что не могла удержать Адама и быть неотъемлемой частью его жизни.

— Ты знаешь, что со мной делают твои слова?

— Заставляют испытывать чувство вины? — незамедлительно ответила я. — Заставляют задуматься, почему не остался верным мне, когда я оставалась верной тебе? — я хмыкнула. — Могу себе представить.