Язон четырех морей - Жюльетта Бенцони

– Но именно о нем мне хочется говорить, ибо я хочу разобраться в нем до конца. В тюрьме генерал Фурнье все время отказывается объясниться начистоту, отстаивая глупую версию, что там было… дружеское состязание с приятелем-иностранцем. Как в это можно поверить, когда Чернышов, получив приказ от князя Куракина срочно выехать с пакетом к царю, вынужден был отказаться от дуэли с этим проклятым Бофором! Не совсем подходящий момент учиться фехтованию!

Итак, ворвавшиеся в ее сад той ночью жандармы опознали русского курьера, и рыцарский жест Фурнье оказался напрасным? Она подняла голову.

– Значит, Ваше Величество знает, что речь шла о графе Чернышове?

Наполеон адресовал ей насмешливую улыбку, в которой молодой женщине почудилась дьявольская жестокость.

– Я сомневался в этом, но теперь, сударыня, вы внесли полную ясность!

– Сир! – возмутилась Марианна. – Обмануть, чтобы узнать правду, – недостойно!

– Это мне, сударыня, судить, что достойно, а что недостойно! И прошу вас понизить тон, если хотите, чтобы я выслушал вас до конца! Теперь, – добавил он после короткого молчания, во время которого он вглядывался в покрасневшее лицо молодой женщины, – теперь я жду вашего подробного и правдивого рассказа о том, что произошло у вас той ночью! Вы слышите: я хочу знать правду, всю правду! И не вздумайте лгать, ибо я вас слишком хорошо знаю, чтобы сейчас же то не почувствовать.

Марианну охватило смятение перед открывшейся перспективой. Рассказать, что произошло в ее комнате? Представить перед этим человеком, который был у нее самым пылким возлюбленным, сцену унизительного насилия, учиненного Чернышовым? Такое испытание казалось ей выше ее сил. Но Наполеон уже вышел из-за стола вперед и оперся о него со скрещенными на груди руками, устремив на молодую женщину повелительный взгляд.

– Итак, сударыня, я жду!..

Внезапная идея пришла Марианне в голову. Он хотел знать «все», что произошло у нее той ночью? Но тогда это неожиданная и желанная возможность рассказать ему сначала о гнусном шантаже, явившемся прелюдией к дьявольской комбинации, жертвой которой стал Язон! При этих условиях какое значение имели ее стыдливость и самолюбие… Она смело подняла голову и гордо взглянула в глаза Наполеону.

– Вы хотите знать все, сир? Я скажу вам все и клянусь памятью моей матери, что это будет только правда.

И Марианна начала рассказ. Сначала с трудом, стараясь найти слова простые и убедительные. Но мало-помалу ее увлекла собственная драма. Ужас той июльской ночи снова завладел ею, торопя слова, отягчая их грузом тоски и стыда. Она поведала все: о сделке с Кранмером, его ложных признаниях, испытанном за жизнь Язона страхе, затем вторжении русского, пьяного до потери человеческого облика, изнасиловании и пытке, которой он ее подверг, наконец, почти сверхъестественном вмешательстве Фурнье, дуэли, появлении жандармов и оказанной генералом своему противнику помощи в бегстве, чтобы избежать нежелательных дипломатических осложнений. Император ни единого раза не прервал ее, но по мере развития рассказа она видела, как сжимаются его челюсти, а серо-голубые глаза принимают зловещий оттенок стали.

Закончив и исчерпав все силы, Марианна спрятала лицо в дрожащих руках.

– Теперь вы знаете все, сир! И я утверждаю, что в моем рассказе нет ни единого лживого слова! Я хочу добавить, – заторопилась она, опустив руки, – что визит… лорда Кранмера означал начало этой драмы, для которой…

– Минутку! Это может подождать! – сухо оборвал Наполеон. – Вы поклялись, что это было выражением самой правды…

– И я еще раз клянусь в этом, сир!..

– Бесполезно! Если все было так, как вы рассказали, на вашем теле должно быть доказательство, покажите его мне!

Марианна внезапно покраснела до корней волос и растерянно заморгала.

– Вы хотите сказать… этот ожог? Но, сир, он находится на моем бедре!

– Ну так что? Разденьтесь!

– Прямо здесь?

– А почему нет? Никто не войдет! И это будет не первый раз, мне кажется, что вы снимете одежду передо мной? Не так далеко ушло время, когда вы находили в этом даже некоторое удовольствие.

Слезы выступили на глазах Марианны при упоминании таким язвительным тоном о мгновениях, которые всегда хранились у нее среди самых дорогих воспоминаний, но отныне казались частью совсем другой жизни.

– Сир, – промолвила она с усилием, – это время ушло гораздо дальше, чем Ваше Величество представляет…

– Я не признаю такую точку зрения! И если вы хотите, чтобы я вам поверил, сударыня, надо представить мне доказательство. В противном случае вы можете уезжать: я вас не задерживаю больше.

Марианна медленно встала. Невыносимая тоска и печаль сжали ей горло, затрудняя дыхание. Неужели он так мало любил ее, что требовал от нее принести в жертву стыдливость и их прошлую любовь? Он прав, говоря, что еще недавно ей нравилось являть его взглядам свое тело, но в них было столько нежности! Но теперь он смотрел на нее так же холодно, как работорговец, оценивающий живой товар. И затем, теперь появилась пропасть между женщиной из Бютара и Трианона и той, которая на тюремных досках так страстно отдалась любимому человеку, чья жизнь, может быть, зависела от этой интимной катастрофы.

Отведя глаза в сторону, она начала открывать стягивавший бюст зеленый суконный спенсер. Ее пальцы дрожали на черных шелковых шнурах, но короткая куртка упала на ковер. Длинная юбка амазонки скользнула по бедрам, за ней последовала рубашка. Прикрыв скрещенными руками груди, она слегка выдвинула поврежденное бедро.

– Смотрите, сир, – сказала она бесцветным голосом.

Наполеон нагнулся. Но когда он выпрямился, его помрачневший взгляд впился в глаза молодой женщины и держал ее в своей власти несколько безмолвных секунд.

– Как ты должна его любить! – пробормотал он наконец.

– Сир!..

– Нет! Помолчи! Видишь ли, это то, что я хотел узнать. Ты больше не любишь меня, не так ли?

На этот раз она отыскала его глаза.

– О, сир! Клянусь, что я люблю и всегда буду любить вас, но по-другому!

– Это то же самое, что сказал я. Ты меня не любишь… а жаль!

– Но вы сами, сир? Разве ваши чувства ко мне остались прежними? И Императрица не занимает полностью ваше сердце?

Его ответная улыбка была необычайно милой.

– Да! Ты права! Тем не менее… мне кажется, что пройдут долгие годы, прежде чем я смогу без волнения смотреть на тебя… Одевайся!

В то время как она лихорадочно-торопливо натягивала одежду, Наполеон начал рыться в загромождавших его бюро бумагах, что-то разыскивая. В конце концов он достал большой лист бумаги, исписанный аккуратным почерком, снабженный императорской печатью, и протянул его Марианне.

– Возьми! – сказал он. – Очевидно, это то, о чем ты приехала меня просить с риском сломать нам обоим головы: помилование Язона Бофора! Как видишь, я подумал об этом, не дожидаясь тебя. Оно готово!..