Софья Толстая - Нина Никитина

Большинство крестьян были против того, чтобы идти громить толстовскую усадьбу, но сторонники разгрома продолжали будоражить народ и инициировали новые сходки. А в это время стала орудовать банда молодых яснополянцев, возглавляемая Иваном Жаровым. Софья Андреевна направила в Министерство внутренних дел письмо с просьбой принять срочные меры по охране усадьбы. Министерство, идя ей навстречу, командировало в Ясную Поляну П. А. Сергеенко, как лицо, «знакомое крестьянам и близкое покойному Л. Н. Толстому», с целью организации охраны исторического места. Прибыв в усадьбу, Сергеенко отправился на сходки, стал вести переговоры с мужиками. Однако накал страстей не спадал. Счет шел не на дни, а на часы. Дочь Таня, не выдержав напряжения, позвонила в Тулу секретарю губернской следственной комиссии Е. Д. Высокомирному, хорошо знавшему многих яснополянских крестьян, и он тотчас же доложил об этом звонке президиуму губернского совета депутатов. Через несколько часов отряд из двенадцати солдат на грузовике вместе с самим Высокомирным прибыл в Ясную Поляну. При виде вооруженных людей сход затих и крестьяне мирно разошлись по домам. Между тем Крапивенский уезд почти весь полыхал от поджогов. В яснополянском доме никто не спал.

Конечно, активная деятельность Сергеенко, вмешательство косогорской милиции, прибывшие на грузовиках солдаты, тотальный голод, все вместе взятое, сделало свое дело. Все надежды крестьян теперь были обращены на Сергеенко, который правдами и неправдами добился снабжения Ясной Поляны продуктами: мукой, макаронами, фасолью, рисом, сахаром. Теперь яснополянцам можно было отказаться от выпекания «желудевого хлеба», от которого у всех зубы становились черными. Добычливый Сергеенко, с легкой руки Татьяны Андреевны Кузминской, получил прозвище «батюшки — благодетеля». Софья Андреевна, недолюбливавшая его, тем не менее признавала, что он действительно много хлопотал и помогал им всем. Теперь ей продавали муку на Косой Горе, и Сергеенко же обеспечил ей охрану, прислав пятнадцать милиционеров.

Однако положение Ясной Поляны было совсем неясным. Вскоре последовали всякие демарши со стороны местных представителей власти: попытки отобрать приусадебный лес, намерение лишить Софью Андреевну пенсии. Поэтому дочери Таня и Саша вместе с Сергеенко вновь поставили перед центральными органами вопрос о судьбе яснополянской усадьбы. После этого проблема охраны Ясной Поляны обсуждалась Наркоматом внутренних дел, где были приняты «энергичные» меры по охране усадебного дома, а потом была подтверждена выплата Софье Андреевне ее прежней пенсии в 10 тысяч рублей и назначено единовременное пособие в 16 тысяч рублей «на поддержание усадьбы».

После тихой, спокойной зимы весной 1918 года крестьянские сходки забурлили снова. Кто‑то в деревне уже готовился к распашке усадебной земли. Закипевшие вокруг «барской земли» страсти вновь заставили Софью Андреевну обратиться за помощью к лучшим представителям тульской интеллигенции, те приезжали на народные сходы и убеждали крестьян в неразумности их решений. В конечном итоге справедливость восторжествовала и яснополянские крестьяне на своем собрании постановили считать Ясную Поляну «национальной собственностью». После этого делегация крестьян направилась сначала к Софье Андреевне, а потом с пением «Вечной памяти» — к могиле ее мужа. Они заверили вдову, что «больше недоразумений не будет».

В Туле на Стародворянской улице появилось «Просветительское общество «Ясная Поляна»». «Уполномоченный общества» Сергеенко решил окончательно поселиться в Ясной Поляне и занял в усадебном доме бывший кабинет Льва Николаевича, что, конечно, еще больше добавило неприятных эмоций Софье Андреевне и ее близким, которые оказались там на положении «бедных родственников». Сначала общество развило бурную деятельность, принося немалую пользу Ясной Поляне. Была даже сформирована специальная дружина для охраны усадьбы, сделана попытка устроить здесь трудовую школу — памятник, организован конкурс на проект нового здания школы.

Софья Андреевна старела и стремительно сдавала свои позиции. Теперь она все более отстранение смотрела на происходившее вокруг нее. В ежедневнике от 10 декабря 1918 года она писала: «Приехал Сергеенко и привез архитектора соображать предполагаемую для народа образцовую школу. Ничего не удастся, затея велика». Она оказалась права.

Софья Андреевна понимала, что планы общества весьма неопределенные, а бурная деятельность Сергеенко, перекидываясь с одной проблемы на другую, при невероятных пафосных декларациях смахивала на элементарное надувательство. Так, предназначенный для школы «прекрасный сосновый лес исчез куда‑то так же таинственно, как и появился», а сам Сергеенко, торжественно открыв заложенный фундамент школы, так и непостроенной в дальнейшем, взялся за прокладку шоссе. Он умел говорить «ласково и сладко», окутывая таинственным туманом все свои начинания.

Софье Андреевне становилось все труднее противостоять «благодетелю», как и добродушной, но нерешительной дочери Тане. Тем не менее в феврале 1919 года она все‑таки обратилась в правление общества с заявлением, в котором вместе со старшей дочерью просила общество взять усадьбу под свое управление: «Не имея возможности собственными силами продолжать вести хозяйство в Ясной Поляне и поддерживать в надлежащем порядке усадьбу и дом, в котором жил и работал Лев Николаевич Толстой, и, опасаясь, что все это может прийти в упадок и разорение, мы считали бы наилучшим выходом из создавшегося положения передачу управления как усадьбой, так и всем имением, обществу «Ясная Поляна» в память Л. Н. Толстого, ввиду чего и обращаемся к правлению общества с просьбой принять имение Ясная Поляна в свое управление».

Видимо, дело объективно шло к этому. Не могла, не имела больше сил думать о прохудившихся крышах, заброшенной скотине, запущенном парке женщина, которой исполнялось семьдесят четыре года. Софья Андреевна устала от постоянной смены властей, которые то ставили охрану, то снимали ее. Иногда помогали ей какими‑то материалами для починки усадебных построек, а затем опять забывали о ней. Яснополянские крестьяне то отбивали ей поклоны, а то подумывали о том, как бы распорядиться «грахским имением». В конце 1918 года волостной финансовый отдел наложил на Софью Андреевну, как на «представительницу буржуазного класса», контрибуцию в 75 тысяч рублей. Она поехала в Тулу, разобралась, налог отменили, но стало очевидно, что жизнь семьи и судьба усадьбы непредсказуемы. Могло случиться все, что угодно. Поэтому попечение со стороны организовавшегося общества казалось Софье Андреевне спасением. Ей все чаще бросались в глаза «невоспитанность» Сергеенко, его необоснованная претензия на роль «батюшки — благодетеля», его мания величия.

Она вспомнила, как в конце января 1919 года он словно «подкрался» к ней и «полтора часа душил разговорами» о том, как «из какого‑то крапивенского комитета охраны детей приезжали люди, которые хотят выселить» из усадьбы всех родственников Толстого, кроме нее, и «устроить детский приют на двенадцать детей», а ее поместить «в двух комнатах». Софья Андреевна, конечно, не верила, но ожидала всего, и, в конце концов, подобные разговоры достигали своей цели. Их с дочерью заявление было принято, за этим последовала серия различных организационных мероприятий, имеющих вполне благие намерения. Общество обращало все «доходы на культурно — хозяйственные цели», и вскоре организации была выдана «Охранная грамота».