Тамерлан. Завоеватель мира - Джастин Мароцци

Пока Каир трепетал в ожидании, что его постигнет такая же ужасная судьба, пока Мираншах и Шахрух бездельничали в Антиохии, завоеватель свалился с фурункулами и больной спиной. Болезнь и инфекция навалились на него прошлой осенью.

Страдающий Тимур все-таки продолжал гнать армию на юг и запад, готовясь к постепенному отходу. Жители Каира встречали сообщения об этих передвижениях с нескрываемой радостью. Султан Фарадж поспешил заверить повелителя татар, что его посол Атыльмыш будет возвращен господину. Но Тимур, после того, как оправился от последних неприятностей, думал уже совершенно о другом. Вернувшись к делам империи, он вызвал к себе из Самарканда любимого внука и наследника Мухаммед-Султана и назначил его правителем владений Хулагидов, которыми ранее управлял беспутный дядя этого юноши Мираншах. Он приказал Мухаммед-Султану собирать войска, недвусмысленно дав понять, что не собирается возвращаться домой несмотря на болезни. Тимур также приказал императорской фамилии присоединиться к нему. Теперь не могло быть и речи о какой-либо остановке. Единственный вопрос заключался в том, на какую следующую цель обратится его неукротимая энергия. Поход продолжался. Он вошел в историю под названием Семилетнего.

Тимур повернул на север, в направлении Кавказа, где он намеревался зазимовать на пастбищах Карабаха. Едва он отбыл, как начали поступать совершенно обескураживающие известия. 20000 воинов, которых он отправил, чтобы снова занять Багдад, расположенный в 500 милях к востоку, оказалось совершенно недостаточно. Несколько раздосадованный этой неудачей, Тимур, как обычно, решил сам отправиться туда, чтобы лично исправить все ошибки.

* * *

Багдад долгое время был известен как Дар-эс-Салам (Дом Мира), был вотчиной давнего противника Тимура султана Ахмеда, а также Кара-Юсуфа, вождя туркменского племени Черных овец, которому султан дал прибежище. Тимур все рассчитал и решил, что захват города оправдывает небольшой крюк в сторону. Арабшах писал: «Город был более знаменит, чем можно представить, аромат его превосходства и заслуг более душист, чем можно подумать». Ибн Баттута восхищался Багдадом как одним из крупнейших городов мира. Он вошел в историю ислама тем, что в нем находились могилы имама Абу Ханифа и имама Ахмеда ибн Ханбала, основателей двух из четырех основных школ юриспруденции в исламе.

Когда Ибн Баттута посетил Багдад в 1327 году, он уже потерял свой статус прославленной столицы исламского мира, места пребывания халифов, каковым он являлся с 756 года. Закат города начался в 1258 году, когда появились монгольские орды. Хан Хулагу разграбил и буквально уничтожил Багдад с жестокостью, которая удовлетворила бы его деда Чингис-хана. В течение 40 дней пожары пожирали город, дотла сгорела Мечеть Халифов, храм имама шиитов Мусы ибн Казима, могилы халифов в Русафахе, а также большинство зданий.

Через полвека после прихода Хулагу Багдад оставался не более чем обгорелым скелетом. Долгая череда захватчиков — персов, тюрок, монголов — старательно уничтожала его. Примерно в 1300 году неизвестный автор подчеркнул степень разрушений в новом издании знаменитого «Географического словаря», подготовленного Якутом еще в 1226 году:

После погрома, учиненного Хулагу, хотя Багдад и сохранил некоторый престиж, как один из величайших исламских городов, в действительности он превратился в заурядный провинциальный городок, живущий прошлым, как столица арабского Ирака. Ибн Батгута увидел город все еще стоящим на коленях.

Помимо базаров Ибн Баттута отметил три больших мечети, которые некогда принадлежали халифам Аббасидов — мечети VIII века Мансура и Русафаха и мечеть Султана, построенная в XI веке. Он восхищался двумя мостами Багдада, «по которым люди гуляют и днем и ночью, мужчины и женщины. В городе имеются одиннадцать кафедральных мечетей, восемь на правом берегу и три на левом, а также множество других мечетей и медресе, но только последние превращены в руины».

Если судить по его описанию, то Ибн Баттута проявил больше интереса к городским баням, чем к его историческому наследию. «Бани Багдада многочисленны и хорошо построены. Большинство из них раскрашено, так, что создается впечатление черного мрамора». Далее марокканец пускается в пространные рассуждения, одобрительно замечая, что видел «множество частных бань, каждая из которых имеет в углу бассейн с двумя трубами для горячей и холодной воды». Но больше всего его восхитил обычай вручать каждому моющемуся три полотенца. Одно обвязывалось вокруг пояса, когда человек входил в баню, второе — когда он выходил оттуда, а третьим он вытирался насухо. «Ни в одном городе, кроме Багдада, я не видел ничего подобного», — признается он.

Несмотря на все погромы недавнего времени, к моменту появления Тимура Багдад все-таки оставался довольно внушительным городом. Современник Ибн Баттуты, географ Хамд Аллах Мустафи аль Казвини описывает его стены, расположенные вокруг западной и восточной частей города, как два полукруга на берегах реки Тигр длиной 12000 и 18000 шагов соответственно.

Алеппо и Дамаск пали под натиском войск Тимура. Но Багдад просто не мог противиться неизбежному. Покинув Сирию, армия Тимура после серии форсированных маршей подошла к цели. Был отдан приказ окружить город, и воины начали строить лагеря на обоих берегах Тигра. Хотя Багдад был более шести миль в диаметре, говорит Язди, огромная армия легко окружила его. Через реку был сооружен наплавной мост из лодок, и ниже города по течению расположились лучники, чтобы помешать жителям бежать. Выше по реке Мираншах и Шахрух перекрывали подходы к городу.

Жители Багдада совершенно неожиданно для себя выяснили, что город находится в плотной осаде. Лето было необычайно жарким. Жара была такой страшной, что, как говорит хроника, птицы падали мертвыми на лету, а вооруженные воины таяли, словно воск. Глядя на бесчисленную армию Тимура, стоящую лагерем вокруг города, «растерянные жители больше не считали его домом мира, а уж скорее дворцом битвы и раздоров». Охваченные паникой горожане пытались как-то укрепить рушащиеся стены. Принцы и амиры Тимура упрашивали его дать приказ на общий штурм, однако он отказал. Язди объяснял (скорее всего безосновательно), что это было сделано потому, что он ждал, что жители проявят здравый смысл, и потому, что разрушать столь прекрасный город он считал позорным.