Королеву играет свита - Светлана Успенская

Чуть позже, когда улеглась праздничная суматошная суета, отец отвел Катю в сторону и смущенно произнес:

— Катюша, мать приезжает…

— Ну и что? Я-то здесь при чем? — Катя настороженно насупилась.

— Наверное, ей захочется посмотреть на внучку, предположил отец. — Она ведь тоже стала бабушкой.

— Я ей не покажу Лару! Ни за что! — Катя воинственно сжала кулаки. — Недавно она требовала убить ее! Что она сейчас может сказать?

Она прижала к себе дочь, как будто ребенка хотели отнять. Как будто это не она неделю назад готовилась сжать онемевшие пальцы на шее собственной дочери. Может быть, это действительно была не она?

Им все же пришлось встретиться. Кате позвонил администратор съемочной группы и пригласил ее навестить мать в гостинице, где расположилась кинобригада. Приглашение было больше похоже на приказание, но Катя все же пошла, оставив Лару на попечение Татьяны.

Мать была именно такой, какой она всегда представляла себе, — сияющей (скорее сиятельной), уверенной в себе и в восхищении окружающих, прекрасной, несмотря на возраст и недавно присвоенное ей звание бабушки. Говорили, что ее роман с иностранным журналистом сейчас в разгаре. Катя по сравнению с ней выглядела чернавкой, как всегда.

Когда они виделись в последний раз, мать была подавлена скоропостижной смертью мужа и необходимостью по-новому налаживать жизнь без него. Теперь же…

Ее скорбь стала демонстративной, напоказ. Так скорбит королева, обреченная своим саном на пожизненное безбрачие, — величественно, гордо, с достоинством.

Теперь в разговоре матери появились странные повелительные нотки, которых раньше не было. Она точно чувствовала свое право на всеобщее уважение и уверенно пользовалась им. Она была вдовой великого Тарабрина. Его посмертные лавры засияли и над ее головой, без единого седого волоса на висках.

Катя стояла перед ней, как провинившаяся школьница. Почему-то она всегда ощущала себя перед ней ученицей, которую уличили в сокрытии двойки по математике и приперли к стенке.

— А, это ты! — протянула мать с улыбкой и милостиво подставила щеку для поцелуя. Так королева снисходительным жестом протягивает руку своему подданному. — Лена, ты узнаешь эту девочку? — обратилась она к Кутьковой, еще более постаревшей и полысевшей за последнее время.

Восковое лицо Кутьковой испещрили поперечные морщины, углы губ печально опустились. Она напоминала старую потрепанную куклу, которую безжалостные дети забросили на чердак.

— Катюша! — улыбнулась Кутькова и робко замолчала. При матери она всегда тушевалась и уходила в тень.

— Ты пришла одна? А где твой муж? Где твоя дочь? Катя не ответила. Она не знала, о чем говорить с этой красивой чужой женщиной. Ей захотелось развернуться и уйти. Голова противно закружилась, к горлу подкатил непроглатываемый ком.

Хотелось расплакаться. Катя изо всех сил сжала веки, чтобы не разнюниться, — перед матерью ей всегда хотелось выглядеть сильной.

— Вы должны немедленно расписаться! — приказным тоном произнесла Нина Николаевна, узнав, что Катя и Нельсон еще не состоят в законном браке. — Ты должна понять, что подобная ситуация бросает тень и на меня тоже.

Она, как всегда, в своем репертуаре… Ей наплевать и на нее, Катю, и на ее ребенка. Все ее мысли только о том, как она будет выглядеть в глазах окружающих.

— А он очень черный… этот, как его… Ну, твой муж? А твоя дочка тоже очень черная?

Она не сказала «моя внучка», отстраненно именуя Лару «твоя дочка». Катю кольнуло в сердце. Она им обеим чужая, совершенно чужая…

— Я пойду, — проговорила Катя, вставая, — мне скоро кормить.

Мать свела на переносице светлые, ровно выщипанные бровки и почувствовала, что сейчас она должна сказать что-то очень важное для них обеих, своеобразное материнское напутствие. И она наконец нашла эти важные, долгожданные слова.

— Грудь не застуди, — сказала она, провожая Катю до дверей. — При кормлении очень важно не застудить грудь.

Катя вышла в коридор и расхохоталась так, что было слышно в номере. Она смеялась только потому, что ей очень хотелось плакать.

Они поженились, когда Ларе исполнилось три года. К этому времени девочка превратилась в хорошенькую черную куколку с жгучими угольками широко распахнутых глаз, с пухлыми ручками и непокорной копной волос на голове. Она была всеобщей любимицей — живая, подвижная, любознательная. Она без умолку болтала с южнорусским мягким "т" и порой вставляла в речь португальские слова, которым ее учил отец.

Бабушка и дедушка души в ней не чаяли, а дядя Славик, сводный брат матери, был для нее главным авторитетом.

Подходила к концу учеба Нельсона в Киеве, а Катя все еще не знала, останутся ли они вместе или им придется разлучиться навсегда.

Упрямый дед Жонас все еще не давал разрешения на брак, надеясь, что сын вернется на родину и забудет свою русскую жену. Катя понимала, что, если Нельсон уедет, они больше никогда не увидятся.

— Я никуда не поеду без тебя и Лары, — утешал ее Нельсон. Катя старалась не плакать при мысли о скорой разлуке. Она любила мужа.

Наконец Нельсон предпринял крайние меры: написал решительное письмо отцу, где извещал его, что он решил остаться с женой и дочерью в СССР и уже даже подал заявление с просьбой о советском гражданстве. Он писал, что вынужден решиться на этот шаг, потому что не хочет расставаться с семьей и предпочитает разлуку с родиной разлуке с женой и дочерью.

Тогда его отец наконец сдался. Через месяц было получено разрешение, а еще через две недели молодые люди Сочетались законным браком. Вскоре они уже паковали чемоданы для отъезда. Шел тысяча девятьсот восемьдесят шестой, переломный для Союза год.

Луанга встретила их тридцатиградусным зноем и высоким, без единого облачка, небом. «Ил-62», везущий родственников посольских работников и дипломатическую почту, прокатился до конца взлетной полосы и застыл у рыжей кромки поля. В иллюминаторе виднелась выжженная поляна с редкими кустиками травы. На горизонте в дрожащем мареве расплылись от зноя узколистые акации.

Черный парень в коротких шортах и военной рубашке вразвалку приблизился к самолету. Его движения были плавны и грациозны, точно движения дикого зверя.

Было видно, что он никогда никуда не торопится.

Катя вышла из салона на трап, и раскаленный воздух расплавленной лавой влился в грудь, опаляя легкие. Она мгновенно вспотела, как будто ее опустили в горячую воду.

— Мамочка, смотри! — Лара во все глаза глядела на таких же чернокожих и кудрявых людей, как она сама и папа. Ей это было в диковинку, она привыкла, что вокруг нее только белые лица, белые люди.

— Они что, загорели? — спросила она удивленно.

— Да, — ответила Катя, — именно.

Дед Жонас не встретил их в аэропорту, однако прислал за ними машину.