Новые мелодии печальных оркестров - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

За два дня до приезда Дженни Джейкоб отправился в ночной подвал на Бродвее посмотреть ее последнюю картину. Дело происходило в небольшом университете. Дженни появлялась с узлом на затылке — обычным символом скромницы, вдохновляла героя на спортивный подвиг и, вечно будучи на втором плане, растворялась в тени ликующих трибун. В ее игре, однако, наметилось нечто новое; год назад Джейк обнаружил в ее голосе некую магию, которая теперь начала переходить на экран. Каждый шаг Дженни, каждое ее движение представлялись значительными и будили живой отклик. Другие зрители, как он решил, тоже это заметили. Он судил по тому, как менялось их дыхание, какое отражение бросала ее точная, прозрачная игра на их расслабленные, равнодушные лица. Критики тоже это замечали, однако большая их часть не умели точно охарактеризовать индивидуальность актера.

Впервые он осознал, что публика знает Дженни, когда заметил, как вели себя пассажиры, которые вместе с ней высаживались из поезда. Занятые встречающими и багажом, они все же улучали минутку, чтобы поглазеть на Дженни, сделать знак своим приятелям, повторить ее имя.

Дженни лучилась. Ее окружало облако радости и благорасположенности, словно ее парфюмер умудрился заключить в пузырек с духами эссенцию восторга. И снова по загрубелым венам Нью-Йорка побежала мистическим образом обновленная кровь, и радовался шофер Джейкоба, когда Дженни его вспомнила, и расшаркивались почтительно носильщики в «Плазе», и едва не лишился сознания метрдотель в ресторане, где Дженни с Джейкобом обедали. Что касается самого Джейкоба, то он теперь держал себя в руках. Он был спокоен, внимателен, любезен, то есть таков, каким бывал обычно, однако в данном случае он счел нужным заранее распланировать свое поведение. Его манеры должны были указывать на способность и готовность позаботиться о Дженни, подставить ей плечо.

После обеда публика в их углу ресторана, состоявшая в основном из театральных зрителей, постепенно рассосалась, и возникло ощущение уединенности. Лица у Дженни и Джейкоба сделались серьезными, тон голоса снизился.

— Я не видел тебя уже пять месяцев. — Джейкоб задумчиво смотрел вниз, на свои руки. — Со мной никаких перемен не произошло, Дженни. Я по-прежнему всем сердцем тебя люблю. Люблю твое лицо, твои недостатки, твой образ мыслей и все твое. Единственная цель моего существования — сделать тебя счастливой.

— Знаю, — шепнула она. — О господи, знаю!

— Не ведаю, что ты теперь ко мне чувствуешь — как раньше, только привязанность? Если ты за меня выйдешь, думаю, придет и другое, не успеешь и оглянуться. А то, что ты называешь «заводить», покажется тебе сущей ерундой, потому что жизнь создана не для мальчиков и девочек, Дженни, а для мужчин и женщин.

— Джейкоб, — шепнула она, — не нужно ничего говорить. Я и так знаю.

Джейкоб впервые поднял взгляд.

— Знаешь? Что ты этим хочешь сказать?

— Я понимаю, о чем ты. О, это ужасно! Джейкоб, слушай! Я хочу тебе рассказать. Слушай, дорогой, и молчи. Не гляди на меня. Слушай, Джейкоб, я влюбилась в одного мужчину.

— Что? — спросил он беспомощно.

— Я влюбилась. Поэтому-то я и понимаю твои слова насчет «заводить».

— Ты хочешь сказать, что влюбилась в меня?

— Нет.

Страшное односложное слово повисло в воздухе между ними, приплясывая и вибрируя: «Нет-нет-нет-нет-нет!»

— О, это ужасно! — воскликнула Дженни. — Я влюбилась в человека, с которым познакомилась этим летом в месте, где шли натурные съемки. Я не собиралась… я не хотела, но не успела опомниться — и вот она любовь, и тут уж ничего не поделаешь. Я написала тебе, просила приехать, но не отослала письмо, и вот я схожу с ума по этому человеку, и не смею с ним поговорить, и каждую ночь реву в подушку.

— Актер? — услышал Джейкоб свой безжизненный голос. — Раффино?

— О, нет-нет! Погоди, дай рассказать. Это продолжалось три недели, и, честно, Джейк, я думала покончить с собой. Без него мне не хотелось жить. И однажды вечером мы случайно оказались одни в машине, и он захватил меня врасплох и вынудил признаться. Он знал… не мог не догадаться.

— Тебя просто как волной накрыло, — ровным голосом произнес Джейкоб. — Понимаю.

— О, Джейк, я знала, что ты поймешь! Ты всегда все понимаешь. Ты самый лучший человек на земле, Джейк, кому знать, как не мне.

— Собираешься за него замуж?

Она неспешно кивнула.

— Я сказала: прежде мне нужно съездить на Восток и повидать тебя. — Перестав бояться, Дженни сильнее ощутила его горе, и глаза ее наполнились слезами. — Такое, Джейк, бывает раз в жизни. Это сидело у меня в голове все то время, пока я не решалась с ним заговорить: упустишь случай, а потом ничего подобного уже не повторится — и зачем тогда жить? Он был в картине главным режиссером — для меня он тоже главный.

— Понятно.

Как уже бывало прежде, ее глаза удерживали его взгляд едва ли не силой.

— О, Дже-ейк!

Когда отзвучало это внезапное протяжное обращение, глубокое, как песня, сочувственное и понимающее, Джейкобу сделалось немного легче. Он сцепил зубы и постарался скрыть свое горе. С трудом изобразив на лице иронию, он попросил счет. Когда они двинулись в такси к отелю «Плаза», им казалось, что со времени объяснения прошло уже не меньше часа.

Дженни льнула к Джейкобу.

— О, Джейк, скажи, что все нормально! Скажи, что ты понимаешь! Лапочка Джейк, мой лучший, мой единственный друг, ну скажи, что ты понимаешь!

— Конечно понимаю, Дженни. — Он машинально похлопал Дженни по спине.

— Ох, Джейк, ты ужасно расстроен, да?

— Переживу.

— Ох, Джейк!

Они добрались до отеля. Прежде чем выйти из машины, Дженни посмотрелась в карманное зеркальце и подняла капюшон своей меховой пелерины. В вестибюле Джейкоб наткнулся на какую-то группу и натянутым, неубедительным тоном произнес: «Простите!» Лифт ждал. Дженни, с полными слез глазами, вошла и протянула Джейкобу руку с беспомощно сжатыми пальцами.

— Джейк, — повторила она.

— Спокойной ночи, Дженни.

Она повернулась лицом к проволочной стенке кабины. Лязгнула дверца.

«Погоди! — едва не вырвалось у Джейкоба. — Ты хоть представляешь себе, что делаешь? Вот так, очертя голову?»

Он повернулся и, не глядя по сторонам, вышел за порог. «Я ее потерял, — шептал он сам себе потрясенно и испуганно. — Я ее потерял!»

Он перешел 55-ю улицу и через Коламбус-Серкл добрался до Бродвея. Не обнаружив в кармане сигарет (они остались в ресторане), Джейкоб зашел в табачный магазин. Там произошла какая-то путаница с мелочью, кто-то в магазине засмеялся.

На улице он ненадолго застыл в растерянности. Затем его захлестнула тяжелая волна осознания, оставившая его оглушенным и обессиленным. Волна прокатилась снова. Как читатель, который вторично пробегает глазами трагическую историю в авантюрной надежде, что на сей раз концовка будет другой, Джейкоб возвращался мыслями к сегодняшнему утру, к началу, к прошлому году. Но гулкая волна нахлынула опять, неся с собой уверенность, что в роскошном помещении отеля «Плаза» он навеки потерял Дженни.