Ночные легенды - Джон Коннолли

Клему поднесли пиво, но он к нему не притронулся.

– Я все это тебе рассказал, а ведь сам даже не знаю, зачем ты спросил.

Я ввел его в курс дела насчет Мэтисона, рассказал и о фотографии девочки.

– Дети, – произнес Клем тихо. – У тебя всегда что-то связано с детьми.

Я не ответил. Не захотел.

– Есть копы, на которых что-нибудь словно клином сходится, – пояснил он. – Именно к ним стекаются дела какой-нибудь определенной направленности. Они их сами даже и не ищут; просто те на них сваливаются, и всё. Кому-то дела о домашнем насилии, кому-то по кражам, кому-то об изнасилованиях. И у этих копов развивается свой на них взгляд, отличный от остальных; получается, они как будто сами на себя их навлекают. У тебя, например, это дети. Думаю, нелегко тебе после всего того, что случилось.

– Бывает по-всякому, – уклончиво ответил я.

– Ты вот в Бога веришь?

– Не знаю. Если он и существует, то я не понимаю, чем он занимается.

– Ну а если его не существует, то нам крышка. Я вот гляжу вокруг, размышляю о таких, как Грэйди, об их деяниях, и иной раз задумываюсь: есть ли кто-нибудь по ту сторону, кому реально есть до этого дело. И тогда туман на пару секунд словно рассеивается, и я вижу подобие схемы. Точнее, даже не схемы, а ее как бы возможности.

– Ты видишь руку Бога?

Клем рассмеялся и постучал себе по скуле узловатым пальцем.

– Взгляд копа: видеть отпечатки пальцев. Передо мной проступают узоры на стекле. С возрастом начинаешь над такими вещами задумываться. Если Бог есть, то в скором будущем тебе не избежать с ним серьезного разговора. И тогда начинаешь думать, а что ты такое можешь сказать, фраза в основном обрисовывается одна: «Прости, Господи». Во многих, многих случаях.

Клем, казалось, вспомнил, зачем он здесь.

– Что-то я отвлекся. Так ты говоришь, за это дело взялся Грасс?

– Он настроен скептически. Говорит, что нужно действовать осторожно, чтобы не взбаламутить попусту какую-нибудь семью или посеять панику среди родителей.

– Грасс у нас прямая стрела. Когда все это стряслось – я имею в виду Грэйди, – он был еще молодым человеком, но как и я, присутствовал при тех событиях. Не думаю, что та сцена его когда-нибудь оставит. Из того, что я слышал, свою опеку над тем местом Грасс держит близко к сердцу. Напоминать людям о том, что там произошло, он избегает, и я с ним в этом солидарен. А то, знаешь, не ровен час туда проложат свою тропу «туристы смерти», или кому-нибудь взбредет в голову то место спалить. Я, честно говоря, не так уж против. Не понимаю, зачем Мэтисон вообще захотел оставить эту берлогу себе. В общем, как я уже сказал, дом Грэйди теперь квадрат Грасса. Он взял на себя бремя его охранять.

Неизвестно, справедливо ли говорит Клем. Грасс, Денни Магуайер, да и сам Клем, все они словно занозу в душе носили память о том, что случилось в доме Грэйди. Быть может, если ее вымарать, то наметилось бы некоторое облегчение и им, и тем жизням, которые осквернил своим касанием Джон Грэйди. Даже Мэтисон начал уже понемногу переосмысливать свое желание сохранить тот дом как памятник, особенно когда выяснилось, что алчные щупальца из его подвала потянулись к жизни неизвестной девочки.

– Больше ты мне ничего не можешь рассказать? – спросил я.

– Да особо рассказывать и нечего, – пожал плечами Клем. – Видишь ли, Грэйди был своего рода «чистой доской». Я даже не уверен, что это было его настоящее имя. Отпечатков его в досье не значилось, а тело после смерти осталось невостребованным. Даже хоронить и ставить над его ямой дешевый крест пришлось за средства штата.

Бутылочку с пивом он отодвинул.

– Не знаю, зачем я вообще это заказал. Стоит мне за обедом выпить больше одной такой штукенции, и я весь остаток дня клюю носом. Мне уже сложно изыскать детали, которые могли бы оказаться для тебя полезными. Могу, пожалуй, только добавить, что у него из дома мы забрали кое-какой материал – в основном книги – несколько странного толка.

– Странного в каком смысле?

– Такая, как бы это сказать, потусторонняя бредятина. Всякое там колдовство, демоны, изображения пятиконечных звезд.

– Пентаграммы?

– Наверное. Тебе видней. И кстати, не такая уж низкопробщина. Некоторые книжки, помнится, были довольно редкие. Старинные. Я слышал, от их продажи удалось выручить кое-какие средства для вдов и сирот.

– Те книги что, продали с торгов?

– Да не то чтобы с торгов. Начать с того, держать их не было смысла: Грэйди мертв, суд вершить вроде как и не над кем. Кто-то их отложил в сторону и забыл, и они пролежали в подвале все двадцать лет. А прошлой осенью там решили устроить расчистку. Я лично ходил смотреть: может, имеет смысл что-нибудь там оставить как сувенир. И вот подвернулись те книги, а кто-то решил провести их опись и оценку. Весть дошла до кого-то из букинистов штата, и буквально назавтра взглянуть на те книги пришел один тип. За весь лот он предложил тысячу долларов и через пять минут ушел вместе с покупкой.

– Тебе известно, кто был тот покупатель?

– Если хочешь, могу разузнать, прямо сейчас.

Он вытащил мобильник и набрал номер.

– Ну вот, наконец и номерок сгодился, – сказал он, слыша на том конце длинные гудки. – День добрый. Свяжите меня, пожалуйста, с детективом Брайаном Харрисоном.

С Харрисоном я знаком не был. Тот взял трубку, и какое-то время они с Клемом разговаривали, перешучиваясь и делясь информацией об общих знакомых. Наконец Клем задал вопрос о распродаже книг Грэйди. На вещающий в трубке голос он то и дело кивал с вдумчивым «ага». Затем он поблагодарил, условился пересечься на стаканчик и ушел со связи.

– Ну и что ты думаешь? – риторически спросил Клем. – Конечно не обошлось без мистики. Тот парень, что купил книги, назвался агентом от «Боу и Генриха». Представился как племянник Милтона Боу.

«Боу и Генрих» была известным букинистическим домом, расположенным в Бангоре.

– Ну-ка дай угадать, – сказал я. – В «Боу и Генрихе» о нем слыхом не слыхивали.

– Милтон Боу прибыл в полицейское управление через день, чтобы самолично взглянуть на книги. Которых, конечно, уже не было. На все это дело он здорово рассердился. И на то, что какой-то прощелыга представился его племянником и что книги увели из-под носа.

– И что же там за прощелыга?

– По виду чисто бродяга. Я слышал, некоторые коллекторы это практикуют. Больше тратятся на книги и антиквариат, чем на одежду. Этот тип был в старом пальто и ботинках, которые каши просят. Но заплатил честь по чести: десятью стодолларовыми купюрами, бумажка к бумажке. Скряга Боу на такую сумму наверняка бы пожмотился. Так что со стороны оборванца если и были нарушения, то все в рамках преступления без жертв.

Пытать Клема расспросами о покупателе смысла не было: я знал, кто это.