Письма. Том II (1933–1935) - Николай Константинович Рерих

это некоторые посевы, которые должны были бы дать сам-четыреста, давали лишь сам-пять, а иногда и того меньше? Но может ли благополучно идти по горным кручам караван, в котором находится целый отряд предателей и злоумышленников? А ведь сейчас ни для кого не тайна, насколько давно злоумышления подготовлялись. Также теперь Вы понимаете, насколько предатели злоупотребляли полнейшим доверием как Вашим, так и нашим. Хорошо, что было это полнейшее доверие, — тем мерзее предательство. Предатели не могут сказать, что их куда-то не допускали, — наоборот, все было дано, все было предоставлено, именно так, как бывало во времена исторических примеров. Из писем Ваших видим, что Вы это понимаете, но пусть еще и еще раз в архивах хранятся подтверждения о мерзейшем злоупотреблении доверием. Е. И. живет на строфанте и на мускусе, и посягатели это отлично знают. Какая убийственная мерзость! Злоумышленники мешают Вашим нормальным заработкам. Злоумышленники заключили в темницу мои картины, чтобы лишить художника средств к существованию. Устроив какие-то лиины на все мое имущество в Америке, они лишают меня всяких денежных возможностей и лишают прийти сейчас денежно к Вам на помощь. Какое изысканное злоумышление! Настоящее сатанинство! Злоумышленники порочат имя, затрачивая на эту омерзительную деятельность и время, и средства свои. Но также из истории Вы знаете, как Свет побеждает тьму, и Справедливость восторжествует. Итак, зная цену всему происходящему, будем объединенно отражать нападения тьмы. Ждем имя избранного адвоката, надеемся, что он будет с широким взглядом, энергичен и находчив, и оценит в сердце своем всю глубину своекорыстного злоумышления. Сохраните в архиве и копию письма от 4 сент[ября], которое здесь было получено на наше имя, — комментарии излишни.

Тронуты глубоко сердечным отношением Катрин, благодаря которой и Фр[ансис] узнала такие ценные новости и может сейчас легко пресекать их. Очистятся дела от всякой скверны и в обновленных светлых силах пойдут по сужденному пути. Так будет.

Духом и мыслями всегда сердечно с Вами.

Р[ерих]

165

Н. К. Рерих — З. Г. Лихтман, Ф. Грант и М. Лихтману

12 декабря 1935 г. [Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

№ 15

Дорогие З[ина], Фр[ансис] и М[орис], перечитываем все огромное количество писем и еще раз от души поражаемся, каким образом после суперлативов, писавшихся тринадцать лет и продолжавшихся еще в текущем году, можно было вдруг перекинуться на суперлативы поношения. Посылаем Вам несколько выписок, чтобы по человечеству вспомнить, в каких выражениях было все прошлое и что происходит теперь. Насколько все происходящее теперь подстроено, видно хотя бы из последней бумаги Крамера, в которой предлагают вынуть имя решительно отовсюду. А между тем комиссионер пишет Фр[ансис] о том, что имя ничему не мешает. Такие документы, как это письмо, вероятно, чрезвычайно ценимы нашими юристами. Злоумышление о налогах тем чудовищнее, что он сам, так же как и Вы все, прекрасно знали, что все поднятые, собранные суммы шли на экспедицию. Потому вдвойне преступно со стороны Х[орша] показывать, что какие-то суммы были нашим частным капиталом, тогда как он отлично знал, что все суммы полагаются на нужды экспедиции, на нужды изучения, полезные и Америке. Я говорю «вдвойне преступно», ибо Х[орш] хочет поразить меня, вводит в заблуждение и правительство. Только подумать, что через девять лет человек, имеющий все время мою полную доверенность, пользовавшийся нашим общим доверием, будет так извращать истину, это просто чудовищно. Мы всегда знали и знаем, что экспедиционные суммы ни в одной стране не подлежат налогам. Это же доказывается и нашей теперешней экспедицией, где указано подлежащим налогу лишь жалованье. А во время всей пятилетней экспедиционной работы до 1929 года мы жалованья не получали. Всем известно, что экспедиция прибыла в Дарджилинг с крупными долгами, происшедшими в силу разных непредвиденностей в виде насильственных задерживаний на необитаемых высотах, где не только погиб весь караван, погибло пять человек служащих, а питались мы такою пищей, образцы которой приводили Вас всех в ужас[467]. Не забудем, что экспедиция предъявляла жалобу тибетскому правительству в размере 290 тысяч ам[ериканских] долларов. Вы сами помните, как непредвиденны расходы по экспедициям в чуждых условиях. Вы знаете, как адмирал Бёрд вернулся с долгами в 60 тысяч долларов, а ведь он имел первоначальные крупные суммы. Но главное дело в том, что мы добросовестно полагали все на экспедицию, а сейчас нас обвиняют именно за то время, когда мы физически погибали на морозных высотах Тибета. Когда правительство и законники и вообще все люди будут узнавать эту правду, то ведь по справедливости, по человечности они же должны подумать как подобает.

Вы уже имеете мой Меморандум о всех налоговых документах, имеющихся у нас. Если налоги выполнялись и до, и после двух указанных годов (1926 и 1927 гг.) самим г-ном Хоршем, то почему же именно [за] эти два года, когда мы находились в глубинах другого полушария, будто бы и произошло нечто о налогах и будто бы г-н Хорш чего-то не сделал. Неужели мы должны допустить, что уже тогда, расписываясь в любви и преданности, г-н Хорш уже точил нож за спиною? Или действительно происходило такое чудовищное злоупотребление доверием, или же сам г-н Хорш также отлично знал, что экспедиционные средства не подлежат налогу. Во всяком случае, весь вольт-фас г-на Хорша, происшедший сейчас, вызывает такие ужасные соображения, которые даже не укладываются в человеческие слова. Думаю, что подобного случая и юристы не запомнят. По крайней мере, зная литературу путешествий и экспедиций, никогда не слыхал ни о чем подобном.

Посылаю Вам также и мой Меморандум о моем постоянном ближайшем участии в делах Мастер-Института Соединенных Искусств. Думаю, что и такой случай, когда основатель Учреждений без его ведома исключается, тоже в истории небывалый. Ведь Олбани со времени нашего с М. Лихтманом посещения в 1921 году постоянно знало меня как президента-основателя. Во всех официальных отчетах и до сих пор я таковым именуюсь, и вдруг происходит какая-то неведомая нам махинация, и кто-то откуда-то исключается, какие-то постановления не исполняются, и вместо культурной работы надвигаются сплошная мрачность, предательство и разрушение. Для всего этого злодеяния некто пользуется моим отсутствием и теперь принимает все меры, чтобы лишить меня возможности приезда. Разве это не чудовищно? Когда друзья будут узнавать все эти факты, ведь они будут потрясены, ибо кто же по человечеству может допустить такое злоупотребление доверием? Не жалею, что мы верили таким ярым предателям. Мы действительно открыли для них все двери, мы им сказали: «Верим в Вас». Они же еще к новому году — 1935-му — нам писали: «Мы