Удар из прошлого - Андрей Троицкий

Когда в дверях возникла долговязая костистая фигура водителя Коли, Осетров не выразил ни беспокойства, ни любопытства. Он лишь перевернулся со спины на бок и подпел голову кулаком. Это трущобное общежитие, а пентхаус отеля «Балчуг». Здесь вечно отираются всякие сомнительные типы, без спроса заходят в комнату, пользуясь тем, что замок уже неделю как барахлит, заедает.

– Здравствуйте вам, – сказал Коля и громко икнул. – Мне бы Осетрова.

– И вам – здравствуйте, – любезно ответил Осетров. – Чем могу?

Водитель по дороге кое-то придумал, но сомневался, поверит ли трезвый человек его словам. Коля вспомнил, что некогда он развозил по городским столовым мороженых кур. На первом этаже общежития столовая. Вот и надо что-нибудь из этой оперы пропеть. Водитель шагнул в комнату.

– Я в вашу столовую внизу кур мороженных привез. А машина сломалась, сто метров до общежития не доехала. Я у вахтера спросил, кого тут можно побеспокоить. Он говорит, иди к Осетрову, он у себя. Надо бы ящики в подвал перетаскать. А мне ещё с мотором возиться.

– А я тут при чем?

– А что, тебе деньги не нужны?

Коля решил, что не за свое дело взялся. Он слишком пьян, чтобы придумать убедительный предлог и выманить Осетрова из общаги. Но грузчик вдруг встрепенулся, сел на диване, схватил майку, полез голыми ногами в штанины тренировочных брюк.

– Сколько? – спросил он.

Коля не поскупился на обещания.

– На три пол-литра даю.

– На три? – переспросил Осетров.

Ну вот, есть в жизни счастье, и на него сошла божья благодать. Осетров просто валялся на диване, а деньги пришли к нему своим ходом. Он влез в майку, подтянул штаны, зашнуровал надетые на босу ногу белые кроссовки. Выйдя в коридор, сильно хлопнул дверью, язычок врезного замка на этот раз выскочил. Дверь заперлась.

* * *

Лопатин коротал время, покручивая большим пальцем барабан револьвера. Он курил, прикладывался к фляжке с водкой и сплевывал на резиновый коврик тягучую слюну. Устав от ожидания, он попытался растолкать спящего Тимонина, но из этой затеи ничего не получилось. Тимонин повалился боком на сиденье и захрапел громче прежнего. Сегодня Лопатин выпил больше нормы, он испытывал слабость и сонливость. Сам готов был отключиться и захрапеть.

Наконец, он увидел, как от здания общаги отделились два темных человеческих силуэта, приблизились к машине. Коля, размахивая на ходу руками, шагал первым. За ним поспевал спортивный мужик в майке без рукавов. Лопатин сунул револьвер в карман, потянул за ручку. Он встал, захлопнул дверцу, качаясь, как сухостойная былинка на ветру.

Осетров остановился в нескольких шагах от машины. Он внутренним чутьем вдруг понял, что с морожеными курами вышла осечка, а обещанные три пол-лиры плакали. Водитель Коля со словами «я сейчас» нырнул в темноту и спрятался за толстым стволом тополя. Вперед выступил Лопатин. В свете горящих окон его лицо сделалось желто серым, как у недельного мертвеца. Осетров увидел в руке незнакомого человека револьвер, инстинктивно попятился.

– Стой, собака, – приказал Лопатин.

Осетров застыл на месте. «Газовый», – подумал он, стараясь рассмотреть оружие, но было слишком темно. «Или боевой?» – Осетров развел руки в стороны. Накачанный и спортивный, он мог в три прицельных удара выбить душу из слабогрудого худого Лопатина. Но в данной ситуации, когда на Осетрова направлен ствол револьвера, физические кондиции ничего не значат, ничего не решают.

Лопатин сократил дистанцию между собой и противником до трех шагов. Он сообразил, что находится не в лучшей форме, боялся промазать и с этой короткой дистанции. Но приблизиться на ещё один шаг не решился. Осетров мог нырнуть под руку, выбить пистолет, и тогда сам жди пули.

– У меня нет денег, – сказал Осетров. – Можете обыскать.

– Ты трахал…

Лопатин хотел вспомнить, как звали жену Зудина, но имя выпало из головы. Из окон общежития вырвались оглушительная музыка, она отвлекала, не давала сосредоточиться.

– Ты трахал одну бабу, жену моего друга. И за это я тебя замочу. Отстрелю к матери твой не обрезанный член.

– Что? За что?

Осетров выпучил глаза, он подумал, что ослышался. Да, было дело, пару раз ему били морду обманутые мужья. Но если за близость с замужней женщиной убивать, мужчин на свете совсем не останется. Ни единого. Этот черт с пистолетом натурально спятил, на него надо смирительную рубашку примерить.

– Прошу вас…

– Иди в жопу, – пролаял Лопатин. – Ахтунг. Здесь я главный. Отвечай: ты сатанист? Ты пил человеческую кровь? Ты трахал детей?

В эту секунду Тимонин проснулся, распахнул дверцу и вывалился из машины на землю. Лопатин оглянулся назад. Воспользовавшись моментом, Осетров развернулся и бросился наутек. Лопатин пальнул ему в спину.

Хлопок выстрела растворился в грохоте музыки. Осетров упал, но через секунду вскочил на ноги, сделал три шага вперед. И снова упал, попытался встать. Пуля задела ему бедро, порвала мышцу. Раненая нога не держала, сама собой подламывалась.

Выпавший из машины Тимонин, обеими руками схватился за ногу Лопатина. Держась за нее, как за столб, попытался встать. Лопатин попробовал выдернуть ногу, но хватка Тимонина оказалась слишком крепкой.

– Пусть же ты, – заорал Лопатин.

Но Тимонин не слышал. Он держал ногу, дергал вниз брючину. Лопатин свободной ногой дважды пнул Тимонина в спину, в ответ на это тот отцепил одну руку, схватился за подметку занесенного над головой ботинка. Лопатин, не удержав равновесия, полетел на землю. Он выронил револьвер, упал на бок, отбив о твердую землю плечо.

– Коля, мать твою, где ты есть? – заорал Лопатин. – Убери его от меня.

* * *

Из– за дерева, пригнувшись, выбежал водитель. Оценив обстановку, он повалился на Тимонина, оторвал его от ног своего босса в тот критический момент, когда Тимонин хорошенько примерился, собираясь вцепиться зубами в мякоть икроножной мышцы. Тем временем подстреленный Осетров, передвигаясь то ползком, то на карачках добрался до угла дома. Пуля разорвала бедро с внешней стороны, не задела кость. Крови много, но рана, кажется, не смертельная.

Осетров не звал на помощь, понимая, что это пустая трата сил. За громкой музыкой его крики не услышат. А если и услышат, вряд ли придут на выручку. Пустырь за общежитием место беспокойное, даже опасное. Почти каждый вечер под окнами общаги голосили пьяные, завязывались скандалы и потасовки. Жить здесь и прислушиваться к каждому крику за окном люди давно разучились.

Лопатин, освобожденный водителем от объятий Тимонина, со злости пнул его ногой в грудь. Лопатин встал на корточки, но не смог найти на земле револьвер. Он принялся шарить руками в сухой траве, натыкаясь на ребристые осколки стекла, окурки и газетные ошметки. Из окон общежития разносилась веселая музыка. Где-то совсем рядом, за спиной, лаяла собака.