Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные - Дэвид Слоан Уилсон

Об исторической личности Иисуса известно мало, но мы больше знаем о Понтии Пилате, римском правителе Иудеи в дни смерти Христа. По всем рассказам, Пилат был человеком жестоким, привыкшим использовать жесткую тактику для достижения своих целей. Как указывает Пейджелс (Pagels 29–30), современные свидетельства о нем варьируются от едко неприязненных до откровенно недоброжелательных. Филон, влиятельный член еврейской общины в Александрии, говорит, что Пилат «был от природы жесток, самоуверен и неумолим», и сообщает, что в правление его не было недостатка во «взятках, оскорбленьях, лихоимстве, бесчинствах, злобе, беспрерывных казнях без суда, ужасной и бессмысленной жестокости». Впрочем, в Евангелиях он описывается по-разному: или как слабый человек, уступающий требованиям евреев, или просто как человек, не менее трех раз объявивший о невиновности Иисуса – прежде чем иудеи добиваются своего. Коротко говоря, Понтий Пилат представлен так, что ответственность за смерть Иисуса переносится с римлян на евреев.

Пока что я рассматривал фрагменты Евангелий, в основном общие для всех четырех версий. Кроме того, Пейджелс трактует отличия между Евангелиями как адаптивные отклики на местные проблемы, возникавшие перед общинами, для которых было написано каждое Евангелие – соответственно, это отразилось и на правилах прощения. Евангелие от Марка было написано сразу же после того, как римляне осадили Иерусалим и разрушили Храм в 70 году. Евангелие создавалось для христианской Церкви, и римляне не были ее союзниками, но ее главным врагом оставались влиятельные иудейские круги, тогда как евреи, лишенные прав и льгот, служили главным источником новообращенных. По сути, разрушение Храма толковалось как предсказанная Иисусом Божья кара за грехи правящих элит и как надежный знак неминуемого возвращения Христа. Именно еврейские правящие круги, главный соперник, в Евангелии изображаются ответственными за смерть Иисуса.

Евангелие от Матфея возникло десять или двадцать лет спустя. В это время основное направление иудаизма контролировали фарисеи – религиозная группа, во времена Иисуса куда менее сильная; и тем не менее в Евангелии от Матфея именно они стали главной мишенью для обвинений. Лука был, по всей видимости, неофитом из неевреев, и писал он как раз для неевреев, присоединившихся к христианской Церкви. А Иоанн, вероятно, был членом радикальной сектантской церкви, которая состояла из евреев, еще более жестко, чем обычные христиане, противившихся правящим иудейским кругам. Поскольку главная цель каждого Евангелия заключалась в руководстве поведением той или иной Церкви, каждое из них адаптировали под местные социальные условия.

Пейджелс поразительно четко развивает этот тезис, но я ограничусь Евангелием от Луки, который, вероятно, писал для нееврейской аудитории еще до того, как христианское движение разрослось достаточно широко, чтобы привлечь внимание римских властей. Во всех иных Евангелиях первый эпизод, в котором Иисус учит людей в родном Назарете, завершается благосклонным принятием сказанного. У Луки он, напротив, оканчивается волнениями, поскольку Иисус предсказывает, что Бог принесет спасение инородцам даже ценой того, что обделит евреев. От этой новости «все в синагоге исполнились ярости и, встав, выгнали Его вон из города и повели на вершину горы, на которой город их был построен, чтобы свергнуть Его» (Лк 4:28–29).

Этот отрывок показывает, что у Луки было мало причин делать свое описание евреев мягче или проводить различие между влиятельными богачами и простыми людьми. Однако он точно имел веские причины выставить римлян в благожелательном свете. По изложению Луки, Пилат сделал все возможное, чтобы спасти Иисуса от евреев. Сначала он заявляет: «Я не нахожу никакой вины в этом человеке» (Лк 23:4). Затем он пытается снять с себя ответственность, отправив Иисуса на суд к Ироду, царю Иудеи и римскому ставленнику. Не римские солдаты, а именно евреи, служащие у Ирода, избивают и высмеивают Иисуса. Когда Ирод отправляет Иисуса обратно, а Пилат снова должен принять решение, он красноречиво защищает Иисуса и от еврейских вождей, и от народа, выкрикивающего в один голос требование казни. И даже после этого Пилат защищает Иисуса, в третий раз, говоря: «Какое же зло сделал Он?» (Лк 23:22). Но в итоге он должен отдать Иисуса «по прошению их». Остается неясным, кто же все-таки распял Иисуса – римские солдаты или толпа евреев, но римский сотник, видя его смерть, «прославил Бога и сказал: истинно человек этот был праведник!» (Лк 23:47).

Похоже, Евангелия непрестанно «адаптируют» под практические нужды первых местных общин не только в отношении прощения, но и в целом. Рождение от Девы, о котором впервые говорится в Евангелии от Матфея, было, вероятно, защитной реакцией на обвинения в том, что Иисус не мог быть Мессией, поскольку не происходил из достойного рода. Хорошо, тогда Его род будет достойным! В Евангелии от Матфея Ирод узнает о рождении Христа и убивает в окрестностях Вифлеема всех младенцев, не достигших двух лет – деталь, выпавшая из текста других Евангелий; а независимого ее подтверждения нет. Откуда нам знать, не выкрали ли ученики Иисуса его тело и не сфальсифицировали ли воскресение? Этого не могло быть: пещеру охранял римский солдат!

Еще интереснее Евангелия, не вошедшие в Новый Завет. Когда христианское движение получило достаточный импульс, возникла необходимость установить единообразие, канонизировав одни религиозные учения и отвергнув другие. В конце II века епископы христианской Церкви, к тому времени уже называвшей себя ортодоксальной [от греч. ὀρθοδοξία – «правильное учение; правоверие»], собрались с тем, чтобы составить Новый Завет и заклеймить все остальное – по словам одного из епископов, «пропасти бессмыслия и богохульства против Христа» (Pagels 1995, 70). Среди Евангелий, вытолкнутых в пучину, было «Евангелие от Фомы», поощрявшее верующего пуститься в путешествие самопознания вместо подчинения сплоченной группе. По мнению Пейджелс (Pagels 74–75), вот по какой причине выбирались Евангелия, вошедшие в Новый Завет: «И, следовательно, автор Евангелия от Марка предлагает элементарную модель христианского общежития. Евангелия, принятые большинством христиан, в какой-то мере следуют этому примеру. Дальнейшие поколения находили в Евангелиях Нового Завета то, чего не обнаруживали во многих других элементах ранней традиции, связанной с Иисусом: практический план строительства христианских общин». Акцент, сделанный Пейджелс на практическом характере плана, явно совпадает и с акцентом Дюркгейма на мирском характере пользы, приносимой религией, и с главной идеей данной книги. К тому же, хотя Пейджелс и не использует слово «эволюция», ясно, что она описывает эволюционный процесс, в рамках которого версии христианских верований, хорошо работающие на уровне общины, приходили на смену тем, которые работали плохо. В христианских верованиях, дошедших до наших дней, у прощения много обликов, как это и должно быть, чтобы христиане в своих сложных социальных условиях вели себя адаптивно.

До сих пор я подчеркивал адаптивные свойства раннехристианской Церкви на поведенческом уровне (прогноз) и на уровне проксимальных механизмов (выработка). Однако Пейджелс предлагает настолько детальный анализ церквей с учетом окружавшей их среды, что мы можем начать рассматривать неадаптивную сторону эволюционной монеты. Вспомним, что не все является адаптацией в природе, на чем делали акцент эволюционные биологи, например Стивен Джей Гулд (Gould 1989; Gould and Lewontin 1979). Даже у индивидуальных организмов проксимальные механизмы могут больше походить на устройства Руба Голдберга[60], а вовсе не на хитро спроектированные машины, и порой они оказываются совершенно бесполезными в некоторых своих проявлениях. Несмотря на впечатляющую адаптированность, кое в чем раннехристианская Церковь, несомненно, близка к машине Голдберга, что влечет дополнительные последствия для христианского представления о прощении.