Джон - Вероника Мелан

Меховые яйца выглядели донельзя довольными: собрались в кучу на ковре у кровати, требовательно на меня взглянули, а после синхронно посмотрели на лежащий перед ними холщевый мешочек неизвестного происхождения.

– Это что?

Я собиралась переодеться, но делать этого при Фуриях не стала – вместо этого с любопытством воззрилась на «подарок».

– Си-ми-на.

– Что?

– Симина!

– Семена, ага, понятно. А семена чего?

– Я-гады! – и над их головами развернулась полупрозрачная картинка раскидистых кустов, усыпанных круглыми желтыми плодами. – А-дарок со-седу.

– Соседу? – от неожиданности я поперхнулась. – Вы принесли из Фуриандии ягоды, чтобы подарить их соседу? Семена для его сада?

– Дя.

– И что прикажете с ними делать?

– Сади.

– Я посади?!

– Дя.

– Вы как себе это представляете? Ночью я должна вскапывать ему новые грядки что ли? Может, просто подарим? Но ведь тогда он сразу поймет, кто сожрал его ненаглядную чарину!

– Ама па-сади!

– Почему сама-то?

– Тобы вы-расли.

Я хлопнула себя по лбу. Нет, у моих питомцев точно все хорошо с логикой? Вернулись с родной планеты, принесли с собой ростки местных «триффидов» и хотят, чтобы я втихомолку закопала их на участке соседа? Да что он после этого подумает? И не свихнется ли, если вдруг однажды утром увидит, что где-нибудь вдоль ограды выросли гигантские вьюны инопланетного вида?

– Слушайте, может, лучше сами закопаете? И вообще, зачем ему ваши семена и ягоды? Ведь он уже давно про тот случай забыл.

– Иму па-нра. Вится.

Я медленно втянула воздух и еще медленнее выпустила его наружу. Вот мало мне приключений в жизни? Добавить к ним еще и ночные вылазки на территорию «ботана»?

– Нет уж, давайте вы сами…

– Ты аби-щала!

– Обещала что?

– Се, что угодна.

Ух, ты! Точно, обещала. Помнится, так и сказала после случая с подбрасыванием Джону записки, что выполню для Фурий все, что угодно. Почти все – так это звучало, – но разве им теперь докажешь?

Ну ладно, не такая уж большая плата.

– И после этого я вам больше ничего не должна?

Такое с хитрыми Смешариками всегда лучше уточнять наперед.

– Неть.

– Ничего-ничего?

– Неть.

– Тогда согласна – посажу, и мы квиты. Ну, давайте, рассказывайте, на какую глубину закапывать, на какой дистанции рыть лунки, чем поливать…

Ужас, я подрядилась в ночные садовники. У соседа.

«Да его же кондрат хватит…»

– Эй, – я вновь замялась, вообразив собственную реакцию на внезапное обнаружение странного вида растений в своем саду. – А они точно вырастут нормальными? Не инопланетными – корявыми, с лапами, глазами или щупальцами?

– Неть. Арма-льными.

– Ну, хорошо. Тогда «вдавайте» меня в подробности.

И, черт меня дери, но в этот момент глаза Фурий загадочно мерцали золотистым светом, а на их милых мордах застыли самые загадочные из всех виденных мной до этого улыбки.

Мда, «меховые яйца» однозначно что-то задумали.

* * *

Екатеринбург. Наш мир.

В последний раз она плакала из-за Пашки – живущего в частном доме по соседству от интерната вихрастого парнишки с небесно-голубыми глазами, волосами цвета соломы и крайне скверным норовом. Мучилась от неразделенной любви почти два месяца: поджидала его у забора, мучительно долго придумывала, как заговорить, устроила целый наблюдательный пункт, чтобы составить график его «приходов и уходов» – в общем, честно и по-подростковому изнемогала от девичьей влюбленности.

А потом влюбленность неожиданно закончилась – Пашка на Каськиных глазах пнул щенка, она пнула его – Пашку – по яйцам, а через час, когда сосед отошел от боли и подкопил гнева злости, заполучила огромные фингалы под обоими глазами.

«Свои» за нее не заступились – хохотали у забора вместе с обидчиком.

Сидя на жесткой кровати в полутемной комнате Яна плакала не долго, но бурно и крайне горько, а после решила, что ни один – никакой, даже самый лучший мужчина на свете, – никогда не будет стоить ее слез. Ни единой слезинки.

И ведь не плакала. Держалась, когда ее обзывали и дразнили, когда смотрели слишком пристально или не смотрели вообще, держалась, когда зарабатывала все новые синяки на тренировках – всегда держалась.

А теперь расклеилась. Нет, не рыдала, но стояла за прилавком кислая, будто погашенная, и все никак не могла понять, почему она не уедет из города? Ведь хотела, мечтала об этом, только не знала, где взять денег. А теперь деньги есть – можно просто пойти и купить билет. Выбрать направление, долго трястись на поезде с незнакомыми попутчиками, изредка попинывать тугую упакованную сумку под вагонной кроватью, смотреть в окно и знать – чувствовать всеми фибрами, – что началась другая жизнь. Не новая – старая, – но уже другая. Не здесь, не с теми же, не там же…

Думала, скрипела зубами. И не уезжала.

Яна ненавидела себя за это. За то, что тем утром все-таки вернулась на ненавистную работу, за то, что позволила директору целых полчаса высказывать себе в лицо нелестные эпитеты по поводу халатного отношения к рабочим обязанностям, пренебрежении к клиентам, неуважении к нему лично – Андрею Викторовичу. За то, что позволил лишить себя премии и даже, не в пример обычному поведению, не заступилась за себя любимую – слова ни сказала, лишь, как побитая собака, понуро кивнула.

А все, потому что ждала – а вдруг придет? Вдруг этот чертов мудак появится на ее пороге и скажет что-то такое, отчего вновь растает сердце? Иначе зачем всю ночь держал ее, как самую ценную в мире жемчужину? Зачем гладил, зачем ласкал так нежно, что она не просто поверила – доверилась ему целиком и полностью? А ведь ее никто о таком не просил…

Не просил.

А потом бросили.

Каське хотелось плакать. Прямо за стойкой, прямо перед покупателями, прямо перед директором и даже перед узкоглазым метисом Федькой. Закапать слезами свежеиспеченную пиццу и лоток с нарезанным салатом, уделать мокрыми пятнами красный передник, повиснуть на плече у Ирки, пожаловаться на судьбу Ольге. Хоть как-нибудь, хоть кому-нибудь…

А ведь уже могла бы снять квартиру где-нибудь в Омске, Челябинске или у черта на куличках. Распаковать сумку, начать новую жизнь…

И все ждала.

Мечтала дотянуться пяткой до собственной задницы и пнуть себя с такой силой, чтобы вставшие в голове шестеренки вновь начали вращаться.

Вдруг он придет?