Евангелие любви - Колин Маккалоу

Поэтому в первый день Марша президент не находил себе места. Не мог собраться и взять себя в руки – все время вспоминал об опасности, о всемирной славе Кристиана и о том, каким удивительным успехом пользовалась его философия за границей. Впервые с момента подписания Делийского договора лидеры мировых держав собрались в Вашингтоне, впервые возникло ощущение, что Соединенные Штаты Америки могут установить с другими главными странами по-настоящему дружеские отношения. Вот какая ноша легла на худые широкие плечи человека, который сейчас быстро вышагивал на экране его монитора – час за часом, милю за милей, прекрасная мишень для потенциального убийцы. Президент понимал: если Кристиан упадет, обливаясь кровью, Америка получит еще более сокрушительный удар, чем Делийский договор. Ее народ и народы всего мира получат новое доказательство, насколько тщетны их усилия, ведь злая воля способна свести их на нет. Слишком многое было поставлено на карту.

Президент с самого рассвета никого к себе не допускал – сидел, запершись с Гарольдом Магнусом, охая и в панике принимаясь ругаться каждый раз, когда ему казалось, что объектив камеры нащупал в толпе источник потенциальной опасности. Он выбрал министра себе в компаньоны, потому что в случае непредвиденных обстоятельств мог с полным основанием наброситься на него и выпустить пар.

То, что он видел на экране, пугало. Вселяло ужас. Впервые в жизни Тайбор Рис осознал, что такое в реальности представлявшиеся до этого абстрактными миллионные массы. Вот они во плоти – эти миллионы, которые им повелевают и за которые он в ответе. Пять миллионов голов, бесконечно рассыпавшихся по просторам Нью-Джерси. Каждая голова хранит в себе мозг, который принимал решение: голосовать за него или против него. Как он осмелился предположить, что управляет ими? Как осмеливались делать это его предшественники? Откуда явилась мысль, что он способен управлять чем-то столь астрономическим? Хватит ли ему мужества впредь выполнять свои обязанности? Осталось единственное желание – убежать подальше и зарыться головой в песок, чтобы его никто никогда не нашел. Кто такой этот Джошуа Кристиан? Как получилось, что он появился из небытия и обрел абсолютную власть? Какое право имел компьютер определять судьбы живых людей? Неужели идущий по настилу человек настолько бескорыстен, что не сознает, какие небывалые возможности предлагает ему эта необъятная телесная масса? Я боюсь, ох, как я боюсь! Что мне делать?

Гарольд Магнус понимал, какие сомнения мучают Тайбора Риса. Но самого его ничто не тревожило. Вот это картина, думал он про себя. Настоящее чудо! И его триумф – руководить событием такого масштаба! Все в порядке, ничего катастрофического произойти не может, он в этом не сомневался. И жадно всматривался в экраны с картинкой из Нью-Йорка и девяти других мест, где также начались марши – короткие версии главного, рассчитанные на день-два: из Форт-Лодердейла в Майами, из Гэри в Чикаго, из Форт-Уэрта в Даллас, из Лонг-Бич в Лос-Анджелес, из Мейкона в Атланту, из Галвестона в Хьюстон, из Сан-Хосе в Сан-Франциско, из Пуэбла в Мехико, из Монтеррея в Ларедо. Он жадно впитывал вид миллионов шагающих людей, строил надежды и мечты, радовался успеху и наслаждался минутой – одинокий кит, бултыхающийся в море густого супа из человеческого планктона. Какой же я все-таки умный парень!

Моше Чейсен смотрел телевизор дома с женой Сильвией, и его чувства больше напоминали те, что обуревали президента, чем беспечную радость министра окружающей среды.

– Кто-нибудь его достанет, – бормотал он, глядя, как Кристиан взбирается на настил над дорогой и начинает путь по И-Девяносто пять.

– Ты прав, – кивнула жена, не сильно его этим утешив.

– Тебе вовсе не обязательно со мной соглашаться, – с мукой в голосе проворчал Моше.

– На то я и твоя жена, чтобы иногда немного поспорить. Но когда ты прав, я так и говорю: ты прав. А если это случается редко, то может свидетельствовать только об одном: ты очень редко бываешь прав.

– Прикуси язык, женщина! – Моше обхватил голову руками и стал раскачиваться взад и вперед. – Ой-ой-ой, что я наделал!

– Ты наделал? – Сильвия отвела взгляд от экрана и пристально посмотрела на мужа. – При чем тут ты?

– Я послал его на смерть. Вот при чем!

Первым импульсом Сильвии было посмеяться над словами Моше. Но затем она решила иначе:

– Будет тебе, Моше, не вешай носа. С ним все обойдется.

Но доктора Чейсена было не успокоить.

Через час после того, как наступила темнота, Кристиан остановился, спустился с настила и прошел сквозь ликующую толпу. Он шел больше двенадцати часов без передышки, без остановки на еду и на отдых, даже на то, чтобы сходить в туалет. Отказывался даже от питья. Плохо, подумала Кэрриол, поджидавшая его в огороженном палаточном лагере, где предполагали ночевать он сам, его родные и сопровождающие его высокопоставленные лица. Он превратился в законченного фанатика с нечеловеческой силой и выносливостью, которого не волнует состояние собственного тела. Он очень скоро сгорит. Но не раньше, чем дойдет до Вашингтона. Такие люди всегда добиваются цели и не сгорают раньше времени.

Все возможные и невозможные меры безопасности, чтобы защитить Джошуа, были, разумеется, приняты. Над его головой постоянно летало несколько вертолетов, которые никоим образом не были связаны со средствами массовой информации, хотя именно так о них и говорилось. Они осматривали толпу: не блеснет ли ствол винтовки, не взлетит ли ракета. Настил, несмотря на свою открытость, сам представлял собой защиту – он был достаточно поднят над дорогой и отделял Кристиана от людей. Потенциальный убийца, если он и находился в толпе, чтобы выстрелить, должен был поднять оружие и тем самым продемонстрировать окружающим свои намерения. Если же он поджидал жертву в каком-нибудь доме, то должен был подняться на верхний этаж, а все такие места на расстоянии полета пули от шоссе были под неусыпным контролем.

Как только Кристиан оказался в большой палатке, предназначенной для него и его родных, Джудит подошла, чтобы помочь ему снять парку. Он казался совсем обессиленным. Она предложила ему сходить в туалет. Джошуа отправился в указанном ею направлении, но не прошло и минуты, как вернулся.

– Мы устроили для вас вихревые ванны, – объявила она, ни к кому не обращаясь. – Ничто так не снимает спазмы, как эти ванны.

– Это было здорово, Джудит, – сообщил раскрасневшийся за день от ветра Эндрю.

– Не осталось никаких сил, но я до слез счастлив! – воскликнул, падая в кресло, Джеймс.

Но никто из них не шел с целеустремленностью старшего брата. Он один обходился без еды, питья и отдыха. Каждые два часа родных и официальных лиц на час уводили с дороги, а затем перебрасывали вперед, где они дожидались Кристиана.

– Ребята, дайте-ка я налью вам выпить, – предложила мать из-за накрытого стола.

Но вернувшийся из туалета Джошуа безучастно стоял – не шевелился, не говорил, только смотрел так, словно все, что находилось перед ним, было бесплотно и не нуждалось в плоти.