Евангелие любви - Колин Маккалоу

Затем возникла идея Марша тысячелетия. Она не просто вызвала у Чейсена сомнения, она его ужаснула. Яркий пример вульгарного назойливого рекламного очковтирательства – вот как он ее воспринял. Рука потянулась скомкать компьютерный телекс в ярд длиной, составленный Кэрриол где-то в Омахе и поступивший прямо на его терминал. Но Моше передумал. Хитрющая чертовка! Реклама рекламой – именно это она имела в виду, – но в исполнении Джошуа Кристиана она обретет достоинство, значимость и захватывающий дух масштаб. Он подчинится приказам ради Джошуа, а не ради Джудит. Воплотит в жизнь мечту о беспроигрышном плане. Для Джошуа. Но не для Джудит. Джудит всегда ему нравилась как идеальный босс. Как друг – иногда. Как женщина – никогда. Еще он ее жалел и был человеком, которого жалость невыносимо трогала. Ради этой жалости он и станет ей помогать реализовывать ее геркулесовы планы. Ради жалости простит то, что любовь сочла бы непростительным. Правоверный еврей и вместе с тем добрый христианин, он грешил либо по недомыслию, либо по ошибке. Но в случае с Джудит Кэрриол чувствовал то, что другие не ощущали: оскудение духа, который, чтобы выжить, возвел собственное я в абсолют.

Однако все его тревоги не помешали Моше начать планировать Марш. Свои наработки он передавал Милли Хемингуэй, та сопровождала их комментариями, что-то добавляла и по секретному каналу передавала Джудит Кэрриол. Глава Четвертой секции наносила последние штрихи – она работала в машине или в гостинице, поджидая Джошуа, – и результат по своему охвату, видению и тщательности получился поистине грандиозный.

Честь объявить о Марше тысячелетия выпала Бобу Смиту, который в конце февраля 2033 года посвятил этой теме специальный юбилейный выпуск своего шоу. Кристиана он считал своим творением и каждую пятницу крутил ролики из мест, где находился Джошуа, которые завершались кратким интервью с теми, кто разговаривал с ним во время его прогулок. У подиума для гостей появился новый задник – светящаяся карта США. Маршруты Джошуа по юго-западным, центральным и северо-западным территориям отмечались зеленым светом, а города, где он останавливался, пылали ярко-красным. Штаты, которые он посетил, светились мерцающе-розовым, в то время как еще не охваченные – уныло-белым.

Весь март и апрель продолжалась рекламная кампания, тщательно координируемая мозговым центром министерства окружающей среды, купившим время на всех каналах сети национального вещания. Превозносился дух Марша, в мельчайших деталях приводились трудности предстоящего похода, объяснялось, что предусмотрено на пути для удобства паломников. Превосходно смонтированные минутные ролики представляли собой обучающие программы для будущих участников. Они содержали уроки по медитации, чтобы привести людей в нужное состояние духа, а также медицинские советы, которые помогали принять решение – идти или не идти. В супермаркеты и магазины поступили материалы для бесплатной раздачи: карты и транспортные схемы, чтобы участники знали, как добраться из дома до точки сбора, листовки с советами, что взять с собой, а что не брать, какую надеть обувь, одежду, головные уборы. Там же были напечатаны ноты мелодии размером в две четверти, названной просто – «Марш тысячелетия». Ее сочинили для Сальваторе д’Эстрагона – новоявленного оперного гения, заслуженно прозванного в Метрополитен-опера Пикантным Сэлом. «Фигляр, – пробормотал Моше, прослушав композицию, но не мог не признать, что это было самое патриотическое произведение со времен маршей Эдварда Элгара».

Джошуа Кристиана привезли в Нью-Йорк в середине мая, в пасмурные дни, когда на улицах все еще дул пронизывающий ветер и в навечно застывшей тени по-прежнему поблескивал лед – зима в том году выдалась особенно долгой. Джошуа отказывался от короткой поездки в Холломен, хотя мать постоянно его об этом упрашивала. И все, чем он занимался, приехав в Нью-Йорк, – это сидел у окна и с высоты своей комнаты считал дорожки в Центральном парке, а затем людей, гуляющих по этим дорожкам. И конечно, ходил. Свои прогулки он не бросил.

– Джудит, он очень болен, – заявила мать, когда ее сын отправился спать в первый вечер в Нью-Йорке. – Что нам делать?

– Ничего, мама, – ответила Кэрриол. – Мы ничем не можем ему помочь.

– Может, положить его в больницу? Там наверняка предложат какое-нибудь лечение. – В ее голосе звучала безнадежность.

– Мне кажется, слово «болен» к нему не подходит. Он просто от нас отдалился. Не знаю куда, хотя он, наверное, и сам этого не знает. Но разве можно назвать его состояние болезнью? Пусть даже душевной. Он не похож на душевнобольных, о которых я когда-либо слышала. Уверена в одном: чем бы он ни страдал, от этого не существует лекарств. Надеюсь, когда Марш завершится, он согласится куда-нибудь поехать и как следует отдохнуть. Ведь он уже восемь месяцев без отдыха.

Объясняя это встревоженной женщине, Джудит знала наверняка: после Марша Кристиану, хочет он того или нет, придется отдохнуть. Для него уже был приготовлен частный санаторий в Палм-Спрингс, разработаны диета и комплексы упражнений на релаксацию. За неделю до отъезда из Су-Фолс она отослала крепких ребят в Вашингтон, нисколько не сомневаясь, что теперь они не понадобятся. Джудит ругала себя за то, что сорвалась, но ее срыв, несомненно, помог одному – закупорить в Кристиане огненный поток, который до этого постоянно грозил извержением.

Братья с женами планировали вскоре приехать в Нью-Йорк, чтобы тоже участвовать в Марше тысячелетия, но первой с намерением пойти вместе со всеми примчалась из Холломена Мэри. Увидев единственную дочь, мать поразилась ее сходству с Джошуа: девушка изменилась до неузнаваемости – повзрослела и стала чужой, терзалась, но не прежними страстями.

Вслед за ней прибыли остальные. Младшие братья, впервые вырвавшись из семьи, от всемогущего Джошуа и давяще целеустремленной матери, воспряли, обрели уверенность в себе. Они хлебнули свободы, подстраивая идеи брата под свои, но все это осталось за границей, и они не боялись, что он осудит их вольности. О, мысли брата замечательные, но не всегда соответствуют менталитету иностранцев, так же как его выражения, которые нельзя передать на иностранных языках. Большая неуклюжая и умная Мириам действовала заодно с мужем, а Мышка-Марта так и осталась Мышкой-Мартой.

Когда родные вошли в гостиницу, брата, разумеется, не было – он где-то бродил. К тому времени, как он вернулся, их восторги по поводу воссоединения с матерью уже улеглись. Джудит тоже отсутствовала – ей меньше всего хотелось находиться дома, когда явится Кристиан и окажется в лоне семьи.

Поэтому мать могла немного передохнуть между приездом младших сыновей и приходом старшего. Передышка получилась не из приятных. Она невольно сравнивала, какой стала и какой была их семья два года назад. Задолго до того, как Джошуа выпала эта зима без отдыха, задолго до судебного процесса Маркуса, появления Джудит и книги. От этой книги все беды. «Бог проклинающий»! Невозможно придумать более точное название. Бог проклял семью Кристиан! Бог проклял ее! Но что она совершила, чтобы заслужить его гнев? Да, она не семи пядей во лбу, зануда, действует людям на нервы, но чем она провинилась, чтобы заслужить Его проклятие? Одна растила любимых детей, не сдавалась, не жаловалась, всегда смотрела в будущее, на себя внимания не обращала, не искала ни любовника, ни мужа, ни хобби, от трудностей и трудов не бегала. И вот – проклята! Остаток жизни придется провести в обществе единственной дочери, и это будет настоящим адом, потому что она ненавидит ее не меньше, чем Джошуа. И совершенно непонятно за что!