Проклятие короля - Василий Горъ

— Головой ударился… — осмотрев бедолагу истинным зрением, хмыкнула я. — Сильно. Так что сам он не встанет. Скажи, Крегг, зачем столько пить? Неужели так трудно знать свою меру?

— Подлечить сможешь? — вместо ответа еле слышно поинтересовался Крегг. — Что-то мне не хочется оттаскивать его в сторону…

Усмехнувшись, я подъехала вплотную к жертве неумеренных возлияний и быстренько сплела пару печатей. А потом добавила к ним еще одну. Печать Вечной трезвости. И ехидно усмехнулась: уже в ближайшие часы этот несчастный должен был почувствовать отвращение к любым видам горячительных напитков. Включая пиво и медовуху…

— А это ему зачем?! — удивился эрр Гериельт, узнавший мое последнее плетение.

— Печень его видели? — вопросом на вопрос ответила я. — Думаю, что за свою жизнь он выпил уже достаточно…

…Пахло в городе просто ужасно. Поэтому я сплела оборотную печать Волчьего носа, еще не успев отъехать от ворот. А потом, пожалев своих спутников, по очереди «облагодетельствовала» каждого из них. Пропажа обоняния магов нисколько не удивила, а вот Креггу, Хвату и Молчуну пришлось объяснять причины того, что они не ощущают запаха местных «благовоний».

Дослушав объяснения до конца, Куница отвесил мне что-то вроде поясного поклона. Что интересно, не вылезая из седла. А потом, выпрямившись, ослепительно улыбнулся:

— За что я не люблю Лайнту — так это за тошнотворный смрад. Здесь, у Северных ворот, еще ничего, терпимо. А вот если въезжать в город через Южные…

— Да… Если ветер дует со стороны Кожевенной слободы, то можно вешаться… — поддакнул ему разумник. — Каждый раз удивляюсь — как там только люди живут?

— Люди — существа живучие… — философски пробормотал Облачко. — Привыкают ко всему… Кожевенная слобода — не самое страшное место жительства. На мой взгляд, гораздо хуже жить рядом с Лобной площадью или около замка Потерянного времени.

Как ни странно, представив себе вопли людей, попавших в руки палачей или мастеров пыточных дел, я не почувствовала ни страха, ни брезгливости, ни сочувствия. Видимо, потому, что недавно сама пробовала себя в роли последних. Поэтому, пожав плечами, я перестала слушать беседу своих спутников и уставилась на вывеску лавки, мимо которой мы проезжали. Пытаясь догадаться, что можно приобрести в заведении, на котором коряво написано «Мырзавиц».

В голову тут же пришло несколько подходящих вариантов: длинный кожаный мешочек, наполненный свинцовыми шариками, удавка, шило, набор отмычек… Только вот дверь в лавку оказалась закрыта, и я так и не смогла удовлетворить свое любопытство.

Впрочем, уже через пару минут я забыла и о лавке, и о том, чем в ней торгуют: Северная улица свернула налево, и мы оказались на площади, в центре которой на высоченном постаменте стоял могучий каменный конь. Маленькая голова, гордо изогнутая шея, развевающаяся грива, широченная грудь. Тонкие ноги, точеные копыта. Ни седла, ни вальтрапа, ни уздечки. Природная красота, скорость и мощь…

— Здорово смотрится, правда? — спросил у меня Облачко.

Я молча кивнула.

— Это Шторм, конь короля Астара Гневного. Лет сорок назад, в бою при Грейнте, он дважды спас жизнь своему хозяину. А когда армия вернулась из похода, Гневный приказал высечь своего коня из камня…

— Правильно, — кивнула я. — Справедливость — превыше всего…

— Вы — настоящая Орейн, — буркнул маг. И, видимо, вспомнив об отце и брате, помрачнел.

Я тоже расстроилась и перестала смотреть по сторонам. Задумавшись о том, что память — штука очень короткая. И что для меня, «настоящей Орейн», реально существовало только два поколения предков — мой отец и дед. А все остальные, те, чьи портреты висят в кабинете отца, являлись лишь лицами на холстах. И именами в полузабытых семейных преданиях. Потом мне пришло в голову, что в кабинете отца, вернее, теперь уже моем, нет портрета Лагара. И я пообещала себе, что обязательно попрошу эрра Маалуса, чтобы он съездил к какому-нибудь известному столичному художнику и дал ему возможность нарисовать портрет брата с какой-нибудь иллюзии…

Как я и предполагала, Марта, прислуживавшая еще моей бабушке, увидев те два платья, которые я привезла в чересседельных сумках, чуть было не упала в обморок. И, не успев толком оклематься, тут же принялась причитать. Из ее возмущенных воплей я узнала о своих спутниках много интересного. В частности, по мнению старой служанки, «эрр Маалус совершенно выжил из ума, раз неспособен увидеть разницу между баронессой Орейн и девкой с сеновала. Ибо уважающий себя вассал не позволил бы дочери своего сюзерена поехать в столицу без подобающего ее рангу гардероба».

Единственным способом для того, чтобы вразумить иллюзиониста, была порка: Марта, злобно глядя на скомканное тряпье, предложила разложить мага на первой попавшейся лавке и всыпать ему сотню плетей. Или, для разнообразия, посадить его «голой задницей на раскаленные угли».

Насчет Крегга она выразилась еще похлеще — мол, моего сводного братца надо было «срочно отрывать от материнской сиськи» и отправлять «на какую-нибудь бабу». Для того чтобы этот «несмышленыш» наконец почувствовал себя мужчиной.

Кое-какие подробности из перечисленных Мартой способов меня здорово заинтересовали. Ибо о таких вариантах утоления плотского желания я раньше не слышала. Однако стоило старухе увидеть мой загоревшийся взгляд, как она тут же сменила тему разговора. И, забыв о том, что я целая баронесса, чуть ли не пинками отправила меня отмокать в бочку с водой. При этом ее совершенно не волновало, что я все еще одета, а вода в бочке почти ледяная. Мне «срочно» требовалось смыть с себя «дорожную пыль» и, почему-то, «грязные взгляды этих похотливых жеребцов».

Вовремя вспомнив о том, что с Мартой не спорил даже мой отец, я на бегу сорвала с себя одежду, быстренько активировала голыш с руной Огня и, бросив его на дно бочки, ухнула в холодную воду.

Как оказалось, торопилась я не зря. Ибо смогла помыться в относительной тишине только благодаря тому, что Марта не успела увидеть меня обнаженной еще до мытья, и все то время, пока я смывала с себя «взгляды похотливых жеребцов», старуха выгребала из сундуков наряды моей матери.

Увы, все хорошее когда-либо кончается. И когда я выбралась из бочки и предстала перед Мартой во всей своей «красе», то поняла, почему после смерти мамы ее отправили в городской дом: хмуро оглядев меня с ног до головы, служанка грозно сдвинула брови и, уперев в бока кулаки, зарычала:

— Ужас! Кожа да кости! Я смотрю, вы там, в Орейне, совсем с ума посходили! Что, некому подсказать, что мужики — не собаки и на кости не бросаются? Жрать надо, дочка, жрать!

Я удивленно уставилась на себя в зеркало: кем-кем, а худышкой я себя не чувствовала никогда.

— Вот что это такое, по-твоему? — оказавшись рядом со мной, старуха взвесила на ладони мою грудь и презрительно поморщилась. — В твоем возрасте у твоей матери сиськи были во-о-о!!!

Представив себе размеры этого самого «во-о-о», я ужаснулась: носить на себе такое «богатство» мне бы точно не хотелось. А уж работать с мечом…