Дендрофобия - Наталья Горская

– Ой, да, дурость несусветная! И тут же горят поваленные деревья. Денег в бюджете нет, но хорошую древесину жгут.

– Вот так у нас «экономят». Чтобы не тратиться на бензин для грузовиков, на которых древесину можно было бы отвезти, где она нужнее. И знаете, мне не жалко, что наш народ вымирает. Таким придуркам лучше в самом деле сойти со сцены.

– А если народ не захочет вымирать?

– Не захочет, так будет жить. Но если у нас последние десять лет идёт агрессивная реклама проституции и пьянства, если в современных фильмах фигурируют только гопники и шлюхи, доказывая, что являют собой эталоны мужчины и женщины, то глупо надеяться, что потребители всего этого кинуться создавать крепкие семьи и рожать счастливых детишек. Мы сами, как детишки, инфантильны и наивны до ужаса, не знаем, чего хотим. Головой по сторонам крутим, то западные ценности к себе примеряем, то восточный образ жизни навязываем, а получается ерунда какая-то. Потому что «сколько негра в кимоно не наряжай, а он от этого японцем не станет».

– А в чём выражается русский образ жизни?

– У нас нет своего образа жизни. Не сформирован. Всю свою историю только заимствуем что-то у кого-то. То немецкую моду, то французскую, то американскую. В конце концов, разочаровываемся в этой моде, потому что в нашем исполнении любые импортные ценности на российской почве не работают, как ожидалось. И начинаем их высмеивать, хотя дело не в них, а в нас. Тот образ русского мужика, который сейчас навязывают, что он непременно должен пить водку, жрать сырой лук, рыгать за столом и держать свою бабу в страхе, тоже неизвестно откуда взят.

– От такого страшилища не только бабы, но и другие мужчины заикаться начнут.

– Видимо, для того весь образ в целом и придуман, чтоб врагов заранее запугивать. Или придуман образ мачо, который жену свою уже не бьёт, но зато должен ей активно изменять. Должен! И не хочет, бедняга, а надо. Иначе, какой он на хрен мачо? И народ наш так на всё ведётся, что, вот ей-богу, не жаль его совсем. Устаёшь от дураков. У меня дед вырос в деревне, и он рассказывал, как из деревень раньше всем миром выгоняли пьяниц и просто людей нечистоплотных.

– Куда выгоняли?

– В город. Куда ж ещё? Крестьяне были неграмотны, но уже тогда знали о таких свойствах алкоголизма и блуда, что его участники вербуют в свои ряды всё новых и новых последователей. Крестьянам же надо было много работать, землю пахать, страну кормить, включая рассусоливающих о «диком народе» наивных господ. А из пьющего и гулящего мужика работник никакой, как бы алкаши и блудодеи сами себя не нахваливали, что они якобы замечательно работают, благодаря такому «досугу». Поэтому проще было сразу вырвать заразу с корнем. Всей деревней собирали таким ущербным какие-то пожитки и предлагали удалиться, что называется, в двадцать четыре часа. Если сейчас где об этом сказать или написать, то затопчут и заклюют за «такую клевету». Набегут учёные и с пеной у рта будут доказывать, что такого не было, потому как на Руси все пили и блудили поголовно. Возникает вопрос, как это от алкашей и проституток такие умные потомки произошли? Так что нет у нас никакой своей идеологии, и никогда не было.

– Как же жить без национальной идеи?

– Надо определиться, чего ты конкретно хочешь, и двигаться в этом направлении. Хочешь, чтобы жена дома сидела и семьёй занималась – работай сам. Не хочешь «тащить» семью один, пусть жена идёт работать, но тогда не скули, что дома нет обеда и уюта. Хватит верить в сказки про скатерть-самобранку, которая накормит до отвала, и денег на продукты тратить не надо. Надо, чтобы действия соответствовали мечтам. Нужна тебе рыба – покупай удочку, а не бутылку водки. А то среднестатистический дурак мечтает, чтобы жена и зарабатывала, и все проблемы решала, и обеды варила, и при этом «знала своё место», то есть тихонько сидела в углу и не вякала при таком «господине», когда он рассусоливает с другими бездельниками о политической ситуации в Зимбабве. И он недоумевает, когда баба посылает его на хрен с его противоречащими друг другу претензиями. Она посвящает себя дому – он заявляет, что она у него на шее сидит. Она идёт работать – он скулит, что она домом совсем не занимается. Он не может заработать – она устраивается на вторую работу. Он опять недоволен, видит в этом вернейший повод запить.

– Как это люди работают на двух-трёх работах? Я не представляю!

– Ничего особенного. У людей нет интересного досуга, так что лучше работать. У нас в городе преимущественно бабы на двух-трёх работах вертятся, мужики-то уже в конце первого рабочего дня в хлам надираются. Баба домой с работы прибежит, а там уже пьяный муж поперёк кухни валяется или пьяные соседи скандалят. Поневоле на другую работу побежишь. Моют полы в магазинах перед закрытием, в больнице санитарками подрабатывают, в совхозах овощи перебирают – всё ж лучше, чем дома в тесной и непригодной для жилья квартирке сидеть. Хочешь, чтобы жена дома сидела, так дай ей этот дом, чтобы она там хозяйкой была, а не с соседками по коммуналке из-за каждой конфорки ругалась. Хочешь загнать бабу на кухню, так дай ей эту кухню, но мужик даже этого не может. Он только критикует бабу, что она не хочет заниматься домом, но дома-то у неё как раз и нет. Мы ж как бездомные, да ещё гордимся этим. Советский человек фактически бездомным был, потому что те халупы и бараки, какие ему давали от производства – то есть, их ещё и забрать у него могли, если он увольнялся, – жильём назвать нельзя. Это было сделано специально, чтобы человек не «вяз в быту», не отвлекался от великих идей, занимаясь обустройством своей жизни. На него вообще не смотрели, как на человека – это был винтик системы, который после работы забегал домой, чтобы там пожрать, переспать и бежать опять в цех, на шахту, в поле, к станкам. Потому что из такого смрада не захочешь – побежишь. Любая каторжная работа раем покажется по сравнению с таким «домом». Если сказать, что человек владеет трёх– или четырёхкомнатной квартирой, то в нормальном обществе решат, что речь идёт о роскошных апартаментах. Но в СССР трёхкомнатные квартиры могли быть тридцать квадратных метров. Тесную конуру делили перегородками на ещё меньшие закутки, как келья, камера, карцер, где умещается только кровать заключённого и столик. Такими «апартаментами» вся Россия застроена, даже в Петербурге и на окраине Москвы. Большинство россиян в них сейчас так и доживают – другого нет ничего. Бабушка получила квартирку двадцать квадратов от фабрики, сейчас там уже внуки выросли, пытаются создавать свои семьи, в одной комнатёнке живёт по семь-восемь человек. Сейчас ещё приватизацию этих клозетов придумали, как издевательство. До десяти человек участвует в приватизации такой клетушки. Это даже недвижимостью назвать нельзя. Человек должен владеть как минимум сотней квадратных метров, чтобы считаться владельцем жилья, а на что он обменяет свои три метра? На такие же в другой клетушке? Многие сейчас разводятся, очумев от проживания на такой «жилплощади», думают, что смогут разъехаться, разменяться, отделаться от надоевшей родни жены или мужа. А в итоге продолжают жить вместе, потому что оба там прописаны, только муж в эти «хоромы» ещё новую бабу приводит, как будто там без неё народу мало.