Матери - Жереми Фель

Она уже битых полчаса болтала с сидевшей напротив нее подружкой в ночном баре, расположенном в нескольких улицах от больницы, – та самая обитательница соседнего с ним гостиничного номера, которую он знал только по глуховатому голосу. Притаившись в тени козырька над входной дверью, Томми не отрывал от нее взгляда, удивляясь, что положил глаз на девицу, на первый взгляд далекую от его представлений о красоте.

Тем не менее он помышлял лишь об одном: как бы завлечь эту шлюху в койку и изучить до мельчайших деталей ее извивающееся тело. Чуть раньше, вечером, он терпеливо слушал, как она развлекалась с последним своим клиентом, и в конце концов понял, до чего же классно она умеет ублажать мужчин.

Минут через десять девица встала, поцеловала подружку, вышла из бара и, помахивая сумочкой, двинулась вверх по тротуару. Надеясь, что она направляется прямо в свой номер, Томми решил проследить за ней.

Расхлябанной походкой, только распалившей желание юноши, она дошла до высокого жилого дома из тесаного камня в трех кварталах от гостиницы. Немного подождав, Томми вошел туда следом за ней. В тесном вестибюле стоял резкий запах бытовой химии. На лестничной клетке послышался стук каблуков. Томми метнулся в ту сторону и, вскинув голову, увидел, как ее рука, казавшаяся совершенно белой в электрическом свете, скользнула по лестничным перилам двумя этажами выше.

Он мгновенно припал к стене, чтобы она его не заметила. Потом, поднявшись на этаж, где она, похоже, остановилась, он открыл стеклянную дверь и оказался в длинном коридоре, вдоль которого располагалось десятка два квартир.

Не имея ни малейшего представления, в которую из них она зашла, он двинулся вперед, прислушиваясь к малейшему шуму, доносившемуся из-за дверей, – нестройной музыке, голосам, звукам телевизора…

К кому же она пришла? К очередной подружке? К очередному клиенту? Может, она здесь жила? А номер в гостинице снимала для сексуальных утех?

В конце коридора виднелось помутневшее от грязи окно, выходившее на пожарную лестницу. Убедившись, что рядом нет ни души, Томми открыл его и решил взобраться на крышу.

Дом и был высокий, девятиэтажный, а сверху открывался прекрасный вид на город. Томми примостился на краю крыши – и вдруг почувствовал, как у него закружилась голова, но не от ощущения пропасти внизу, а от всех этих огней, звуков и беспрестанного движения, сложившихся в его воспаленном мозгу в причудливую, почти живую мозаику.

Тут Томми вспомнил Дэрила Грира и то, что он чувствовал, оказавшись в Сан-Франциско спустя месяц, проведенный в бегах, и ступив на порог жизни, о которой не смел мечтать, когда жил в забытой богом глуши. Эмпория, Канзас – Дэрил провел там детство, юность, а потом, с разницей в тридцать лет, там же жил и Томми Хьюитт.

За окном в доме напротив крепкая женщина в наушниках занималась на велотренажере. Томми представил, как подкрадывается к «велосипедистке» и начинает развлекаться с ней так же, как забавлялся с Хейли, только уже гораздо дольше – ночь напролет, стараясь пробудить всю ее страсть.

Полный надежд, он спустился по главной лестнице на улицу и быстрым шагом двинулся в сторону широкого, со сплошной чередой баров и ресторанов проспекта – длинного коридора, озаренного лихорадочно мерцавшими огнями. Не евший ничего с самого завтрака, он заказал себе бейгл с копченой говядиной в палатке с размытой красной вывеской и, впившись в него зубами, пошел дальше, следя краем глаза за сновавшими мимо прохожими.

Томми остановился у местной бакалеи на углу слабо освещенной улицы. Войдя туда, он прошел мимо продавца, азиата лет пятидесяти, который был занят тем, что разгадывал за стойкой кроссворд. В лавке больше никого не было, и Томми направился к стеллажу с алкоголем. Он понимал, что если пройдет с бутылкой мимо продавца, тот непременно попросит его предъявить удостоверение личности, а торчать на улице, чтобы попросить кого-нибудь из взрослых купить ему выпивку, у него не было ни малейшего желания. Последний раз, когда ему пришлось так поступить, он наткнулся на придурка, который потом читал ему мораль целых десять минут. Вот что значит быть честным. Томми гладил пальцем бутылку «Уайлд терки», когда в лавку вошел мужчина в белой футболке и взял большую упаковку хлопьев и коробку апельсинового сока. Томми почувствовал, как у него заколотилось сердце. После всего, что ему пришлось пережить за эти дни, он боялся украсть жалкую бутылку виски, хотя последние несколько месяцев проделывал это неоднократно и его ни разу не схватили за руку.

Покупатель направился к кассе, а Томми, недолго думая, схватил бутылку и сунул в свой рюкзак.

Он еще какое-то время разглядывал стеллаж с выпивкой, как будто искал что-то, чего там не было, потом обернулся и заметил под потолком камеру слежения с включенной красной сигнальной лампочкой, направленную прямо на него. Томми вздрогнул. Ему и в голову не пришло проверить, ведется ли в лавке видеонаблюдение. А ведь это была первая заповедь, которую втолковал ему Дилан.

Продавец сидел все так же, уткнувшись глазами в газету. Возможно, он уже видел Томми на спрятанном под стойкой мониторе, соединенном с камерой, и ждал, когда тот поравняется с ним, чтобы его задержать, пригрозив оружием. А может, он успел вызвать полицию, и его наверняка схватят, как только он выйдет на улицу. Полицейские доставят его в участок, начнут допрашивать, снимут отпечатки пальцев и сразу докопаются, что их коллеги в Эмпории уже разыскивают его.

Впрочем, быстро подъехать у них вряд ли получится. Надо уходить. И поскорее.

Неуверенным шагом он направился к выходу, не смея взглянуть на азиата, дыхание которого отчетливо слышал. Сиплое, прерывистое дыхание нездорового человека.

В бакалею вошла женщина – Томми не преминул этим воспользоваться, выскочил на улицу и кинулся со всех ног прочь, боясь оглянуться, чтобы проверить, бежит ли за ним кто-нибудь.

Он остановился, отмахав метров четыреста, и сел на лестнице крыльца жилого дома, чтобы перевести дух.

Почти рядом было открыто окно, обрамленное красными шторами. За окном пела женщина. Голос у нее был хоть и красивый, но слабый.

Томми глотнул виски и почувствовал себя чертовски хорошо. Успокоившись, он пошел дальше и свернул на первую улицу справа.

Чуть дальше слышалась заводная, ритмичная музыка. В квартире над стоявшими в ряд деревьями танцевали мальчишки и девчонки – их силуэты в мерцающих отсветах стробоскопических огней тонули в темно-синеватой дымке. Томми хотел было тайком проникнуть к ним, но живо смекнул, что ему не хватит на это смелости. Даже в Эмпории он всегда избегал таких вечеринок, в глубине души понимая, что он там лишний, – именно поэтому его и не приглашали. Прошлым летом Грэм уговорил его сходить вместе с ним на день рождения к своему однокашнику, дом которого находился на окраине Эмпории. Обрадовавшись, что ему наконец-то выпал такой случай, Томми целый час прихорашивался в ванной, а сев в машину к Грэму, вдруг отказался ехать под предлогом того, что у него внезапно разболелся живот и он будет переживать, если все начнут на него пялиться, но самое главное – ему не хотелось, чтобы брат краснел за него на людях.