Гром и молния - Олег Языков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мимо меня на пересекающихся курсах пронеслась «фока».
– Юрка!! Убей его!
Пара Юрки Лесных кинулась вдогон.
– Кир! Бей всех!
Я дал газу и подошел к истребителю с номером «10». Смотреть, что там с летчиком, было страшно. Очень страшно. Чего боялся, то и получилось. Получите, Иосиф Виссарионович, разорванные на куски останки полковника Сталина… Четыре пушки, почти в упор…
Наконец я решился и взглянул на истребитель, продолжавший почему-то лететь по прямой. Странно… Фонаря нет… Ну, это я видел. А где летчик? В кабине никого не было. Прыгнул? Не может быть! Мгновенный взгляд назад и вверх. Пара Кирилла плющила фашистов. Лесных догонял «фоку»-убийцу. Там все в норме. А тут?..
Я подошел еще ближе. И вдруг…
Ф-фу-ух!!! Гад, сволочь! Видимо, услышав рев моего мотора, над бортом кабины медленно и осторожно поднялся шар головы в шлеме и надвинутых на глаза летных очках. Голова бестолково крутилась, осматриваясь. Заметив меня, Вася робко помахал мне рукой.
– Десятка! Десятка! Ответь! Что с тобой?
Я был настолько близко, что Вася видел, как у меня шевелятся губы. Он вновь нырнул вниз, потом вылез над обрезом кабины и помахал шнуром, идущим от шлемофона к рации.
Рация разбита, ясно… Я откатил фонарь. Туда, туда иди! На аэродром! На Осиновец!
Вася кивнул: «Понял!» Его истребитель плавно лег в правый разворот. Ну, слава богу! Живой! Убью гада!
– Кир – доклад!
– Догрызаем…
– Брось их! Все ко мне! Прикрыть нашу пару – «Десятый» подбит.
– Понял, бегу!
Меньше чем через минуту сзади возникли и догнали нас четыре точки. Пара Юрки Лесных взяла нас с Василием под охрану. Пара Кира привычно зависла сверху.
– Маяк, я Гром-1! Срочно санитарку на полосу! Иду с раненым.
– Гром, я Маяк, понял, ждем.
Васина башка то поднималась, то вновь пряталась в кабину. На высокой скорости ему трудно было вести самолет. Я выскочил вперед и рукой показал Василию: «Тише, тише… Убавь обороты». Он сообразил и снизил скорость. Его самолет плавно уплыл назад. Я тоже убавил газ. Впереди показался аэродром. Вдалеке торчал и маяк Осиновец. С правой стороны солнечными зайчиками слепила глаза поверхность Ладожского озера. Пришли.
Подлетев почти под бок истребителя Василия, я показал ему: «Садись с ходу». Он понятливо закивал. Мы отвалили, а «десятка» пошла на посадку. Было видно, как вышли шасси, закрылки. Вот Вася выровнял самолет, за его хвостом запылила взлетка, самолет чуть приподнял нос, касание… Есть касание! Есть посадка! К истребителю уже мчалась санитарка, торопился народ. Всё – теперь мы.
Не успел остановиться винт, как я уже бежал к самолету полковника, на ходу сбросив шлем и перчатки. Васи не было видно. Вокруг него стояли сплошные спины. В центре – белая спина в медицинском халате. Врач что-то с ним делал. Вася тоненько и жалобно скулил, иногда, впрочем, рявкая матюгами, как испуганный медведь.
– Р-разойдис-сь! – гаркнул я на бегу. Народ раздался в стороны. Да-а, видок у меня, наверное, был еще тот!
– Доктор! Что с ним!
«Хитрый змий» спокойно обернулся. Его перчатки были испачканы кровью. В руке он держал ножницы. Снизу, из-под его локтя, на меня уставились испуганные глаза полковника-орденоносца. В его глазах стояли слезы.
– Что с тобой, Вася?
– Папироску дайте, – сказал змий. – Прямо в губы… Видите, я в перчатках. Ага, огоньку…
Он сладко пыхнул папиросой и лениво сказал: «Ну, чё за шум? Чё за суета? Царапина просто…»
Из меня разом вышел весь воздух. Стало нехорошо. Сзади меня кто-то ткнул под ребро. Я оглянулся – Кир. Он подмигнул мне: «Держись! Ты же командир!» Ко мне враз вернулись чувства. Описать все их богатство можно было лишь матом. Большим Петровским загибом!
Я набрал полные легкие воздуха, но, подумав, выпустил его на свободу и тихо и ласково сказал:
– Докладывайте, полковник…
– Товарищ майор… Виктор… я больше не буду. Не злись…
– А-атставить! Доклад по форме!
– Товарищ майор! В ходе боя сбил один «Фокке-Вульф»… – начал Вася довольно бодро, но скис. – А потом – прозевал атаку…
– Та-ак…
– В результате атаки противника мой самолет был поврежден. Вышел из боя, приземлился… Все.
– Что с головой?
– Пустяк. Доктор говорит – царапина.
– Ну, да… У тебя же лобная кость – двенадцать сантиметров. А все остальное – затылочная… Доктор, теперь вы.
– Осколок остекления кабины после разрыва снаряда, да под напором воздуха, пробил шлем над волосяным покровом головы. Швы я наложил. Если пациенту что и грозит – так только то, что пробор с другой стороны делать придется. У меня все.
– Та-ак, пошли к самолету.
Редкий случай! Вот действительно: пьяницам и разгильдяям сам бог помогает! Сколько попало снарядов – сейчас уже и не скажешь, фонарь-то тю-тю! Может, и были в нем дырки. Но один снаряд ударил точно в переднюю кромку фонаря. Ударил – и взорвался. Взрывом фонарь «поддернуло» вверх. Ну – и сдуло моментально, конечно. Повезло. Все! Пойду к себе – нервы успокоить.
– Доктор! Забирайте пациента. Укол ему всадите, что ли. Если в голову ум не идет, то, может, через задницу получится… Техники, посмотрите, что тут можно сделать с самолетом. Вечером доложите. Все свободны. У вас что, дел нету? Расходитесь – не цирк.
* * *
Я подумал, еще подумал – и поставил точку. Толкнув бланк шифрограммы Рыбкину, я поднял трубку.
– Лейтенанта Малешко ко мне!
Рыбкин пробежал глазами короткий текст, помолчал, прочитал его еще раз и кивнул. Раздался стук в дверь, и вошел наш шифровальщик.
– Вот, Ипполит Матвеич, зашифруй – и в Москву! И – молчок!
Лейтенант укоризненно взглянул на меня.
– Иди, иди.
Текст шифрограммы гласил:
«Начальнику Главного Управления
ВВС Красной Армии
Маршалу авиации Новикову
…за время командировки 152-й отдельной авиаэскадрильи центрального подчинения на Ленинградский фронт полковник Сталин В. И. принял участие в восьми боевых вылетах. Им проведено шесть воздушных боев. В ходе боестолкновений с противником полковник Сталин В. И. лично сбил пять самолетов, в том числе – один бомбардировщик «Бристоль Бленхейм», два истребителя «Ме-109», два истребителя «Fw-190». Два самолета противника он сбил в группе. Успешно и грамотно управляет усиленным звеном в бою.
В ходе последнего боя полковник Сталин В. И., сбив «Fw-190», получил боевое ранение. Считаю, что полковник Сталин смыл прежние проступки и нарушения дисциплины своей кровью…