Гром и молния - Олег Языков

– Ладно, Кир, не виляй! Можно им сегодня, можно. Я же сказал, что они будут лишены «боевых» ста граммов, а тут – «праздничные» получаются.

– Правильно, Виктор! А то мужики уж извелись все!

Я только хмыкнул и ничего не сказал. Не успел. К зданию штаба полка подкатила крупная легковая машина в сопровождении броневика охраны. Из машины полезли генералы с большими звездами и кучей орденов.

Шариком выкатившийся из штаба комполка заорал: «Сми-ирно! Товарищ генерал-лейтенант авиации! Полк проводит плановые…»

– Вольно, вольно, майор! Мы не с проверкой приехали, а на праздник! – засмеялся генерал-лейтенант. Это был командующий 13-й ВА Степан Дмитриевич Рыбальченко. С ним приехал и член Военного Совета ВА полковник Сулимов.

– Ну, и где тут у вас именинник? – Рыбальченко оглянулся.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант авиации! – Я сделал шаг вперед, одновременно бросая руку к фуражке. – Здесь именинник, куда же ему деваться… Прошу отужинать вместе с летчиками, чем хозяин потчевать будет!

– Поздравляю вас, майор! Не так уж и много у нас на фронте дважды Героев! Поздравляю! Ну, ведите!

Ко мне подошел полковник Сулимов.

– Примите и мои поздравления, Виктор Михайлович! – Он крепко потряс мне руку. – Кстати! Звонили из Главупра – передают вам просьбу, чтобы вы съездили в Ленинград, провели несколько выступлений в трудовых коллективах, в боевых частях. Это будет просто здорово! Мы уже, честно говоря, расписали ваши выступления на Ленрадио, на Кировском заводе, у моряков и пехотинцев… Да! Чуть не забыл! – Он хлопнул себя по лбу. – Будете в Ленинграде – обязательно зайдите к скульптору, профессору Ладожинскому. Ему поручено изваять вас, так сказать, в бронзе!

Полковник весело рассмеялся, а у меня отпала челюсть… Оп-па! А вот и бюстик нарисовался… Номер восемь, не иначе…

– Ну, что мы стоим? Пошли в зал?

Пошли… Эх, как неохота быть предметом чествования, кто бы знал! Но некуда мне, бедному, деваться. Придется перетерпеть все это. Завтра новый день, новые заботы, новые бои. А сегодня…

И я, как Шурик из «Кавказской пленницы», обреченно дунул в стакан…

* * *

– Вот и получается, товарищ майор, что немцы как бы «играют» своими истребителями, перебрасывая их туда-сюда. Вот, посмотрите… Видите – они тут близко сидят. 54-я эскадра занимает аэродромы «Сиверская» и «Красногвардейск», а также «Рельбицы» и «Старая Русса».

Ипполит Матвеевич Малешко докладывал мне результаты своих изысков.

– Сейчас они летают на центральный участок Ленинградского фронта. А через пару-тройку дней их можно будет ждать вот тут, над Финским заливом, у Ораниенбаума и у Кронштадта… Если я правильно «расколол» алгоритм их действий.

– Молодец, Ипполит Матвеич! Какой же ты молодец! Ладно, проверим… Меня на пару дней дергают в Ленинград. Не было печали… Да ничего не поделаешь – приказ. Наши пока тут полетают, а я заодно в армии договорюсь о временном перебазировании… в Кронштадт, скажем. А? Решено – так и сделаем! Спасибо, студент. Хорошо поработал.

Лейтенант Малешко смущенно зарделся.

– Да я что… Я ничего.

– Вот и посмотрим через пару-тройку дней, что за «ничего» ты тут нам расшифровал, Ипполит Матвеевич.

Как я ездил в Ленинград – отдельная песня. Впечатление очень непростое. Сердце рвет. Конечно, город был уже не тот, что зимой сорок второго. Но – все равно… Особенно лица людей. Худые, с серыми губами, с вечным голодом в глазах. Поверьте – это страшно. Когда я видел эти лица, в душе поднималась багровая, яростная злость и ненависть. Я вспомнил мать, дядьку, тетку… Вспомнил, как они, лишь краешком хлебнувшие во время войны чувство голода в не самом голодном Астраханском крае, до конца жизни тряслись и берегли каждый кусочек хлеба, ложку еды… Ненависть клубилась во мне – ненависть к фашистам и их испанским подручным, приговорившим всех этих людей – и младенцев, и стариков, и женщин – к медленной смерти от голода. Рвать их буду, сук! Дайте только срок.

Насмотревшись на ленинградцев, я на записи на Ленрадио едва не сорвался на ненормативную лексику. Слова я проталкивал с трудом. От этого они падали весомо, с паузами. Стыдно мне было. Стыдно и горько, что Красная Армия, которую вся страна, надрывая жилы, готовила к боям на свою защиту с самой революции, допустила такое… Хотя – не с дворовыми хулиганами дралась Красная Армия. С самым страшным врагом человечества – с фашизмом.

Днем я мотался по заводам и воинским частям, а вечером и ночью сидел в студии профессора-скульптора. Сидел неподвижно и думал, вспоминал свои встречи с ленинградцами. Сон не брал… Несколько раз меня отвлекал от дум Ладожинский.

– Виктор Михайлович… ну нельзя же так, дорогой вы мой! У вас не лицо, а посмертная маска! Как я лепить буду? И что? Ну-ка, ну-ка, оживайте, батенька! Может, чаю вам, горяченького? А?

Отпиваясь слабо заваренным кипятком, я немного отходил. Боль отпускала, пряталась вглубь. Но не исчезала совсем. Мой метроном стучал все быстрее и быстрее. Мне было жаль каждого мгновенья, которое я проводил не в кабине истребителя.

Договоренность в штабе ВА о нашем перебазировании в Кронштадт была получена. Мы должны были подсесть к знаменитому на всю Балтику истребительному полку морской авиации – 4-му гвардейскому. Им командовал знаменитый летчик – Василий Голубев. Его бой на «ишачке» против двух «Мессершмиттов», в котором он сбил обоих фрицев, был хорошо известен среди летунов.

Выйдя из штаба 13-й ВА, я нашел ожидающую меня машину. Вот и закончилась моя поездка в военный Ленинград… До свидания, город-герой!

Эскадрилье предстоял перелет в Кронштадт. Нас ждали новые, тяжелые бои.

– Значит, так, полковник. Пойдем на Кронштадт. Да не напрямки, а в обход. – Я показал рукой на карте, как мы полетим. – Нормальные герои всегда идут в обход… Вот так, на северо-запад, в обход Ленинграда, прямо по аэродромам нашей авиации для пущей безопасности. Пойдем без посадок для дозаправки, бензина должно хватить, крюк не очень большой. А ты курс точнее держи, помни, у нас баки не бездонные, не как у тебя… Хотя нет! Ну его к черту! Зачем рисковать – последний отрезок над водой пойдем, страшно. Сядем для дозаправки вот тут, на самом бережку. Отсюда звено капитана Извольского уйдет вперед, в отрыв, и прикроет нас в случае чего. А все остальные с тобой потянутся. Пойдешь, считай, налегке – скорость держи самую высокую, понял? Радиаторы открой полностью – и вперед! Экипаж к пулеметам, пусть смотрят, как на голых девок в бане, ясно? Отставить «хи-хи»! Я серьезно. Если вопросов нет – иди, готовься. И курс, курс и маршрут поточнее рассчитывай! Все хорошо сделаешь – слетаем с тобой еще разик. Все-все, беги, Вася, беги…

В набег на германских варягов шла вся эскадрилья, а вот обеспечивающий персонал я урезал. Ничего – недельку поработают за себя и за того парня. Один Петрович двух стоит. И оружейник добрый, и в моторах понимает. Золотой мужик! Хорошо, что он у нас остался. Рыбкина я не стал забирать из полка у Осиновца. Там оставалась большая часть технарей, за ними нужен был пригляд. А нам хватит и адъютанта.