На златом престоле - Олег Яковлев

...Избигнев уже пришёл в себя, понемногу ходил, хотя при каждом движении лицо молодого боярина искажала гримаса боли.

— Знахарь травами лечил. Быстро в себя пришёл, — коротко говорил он. — Уж думал, всё, на том свете. Ан нет. Жив покуда.

Осмомысл с жалостью смотрел на мертвенно-бледное, землисто-серое лицо друга, на повязки окровавленные у него на груди. Ругать посланника своего за рискованный поступок он не мог. Всё-таки старался Избигнев для него, да и не только. Для всей Галичины было б лучше, чтоб попал нынче Берладник к нему, Ярославу, в руки.

Молодой боярин, видно, всё понимал. Виновато улыбаясь, он тяжело, с придыханием, говорил:

— Разумею, горячность меня подвела. Приехал в стан половецкий, гляжу: вот он, Берладник, рядом. Рукой до него подать!

Один натиск, и в руках он у меня. Ну, и порешил... А оно вон как обернулось. Теперь Башкорд на нас нож острит.

— Оно так, — Осмомысл кусал уста, отводил взор в сторону. — Да только стоит ли сейчас былое вспоминать?! Ну, сотворили не так, как надо было, и что? Не вернуть, не исправить ошибок. Ты давай-ка, поправляйся скорей. Дел у нас с тобой много важных. Я часть ратников, с коими приехал, здесь оставлю. На случай, если поганые сюда кинутся. А то ведь Бог весть, с какой стороны их ждать! Крепость обойду заутре, погляжу, добры ли стены. А там и обратно в Галич возвращаться мне надо. Тоже дел хватает. Сам ведаешь. Суды творить приходится, по волостям ездить, тиунов строжить, за боярами приглядывать.

Избигнев, полулёжа на постели, пил из деревянной кружки тёплый отвар.

В палату тихо вплыла женщина в долгом белом одеянии. Плат такого же цвета покрывал её голову. Не сразу признал удивлённый Ярослав молодую Ингреду.

Женщина отвесила князю глубокий почтительный поклон.

— Здрав будь, князь, — промолвила она, как всегда, растягивая гласные.

— Вот, княже, и супруга моя со мной. Как сведала, что лежу я без памяти, примчалась в возке. Ребёнка ведь иод сердцем носит, поберечься б, а она... — посетовал Избигнев.

Впрочем, видно было, что рад боярин приезду любимой.

— Не сердись. Без тебя мне свет не мил, — качнула головкой в белом плате Ингреда. — Ты для меня — всё. Вся жизнь моя. Не могла я остаться.

Ярослав в порыве чувств расцеловал зардевшуюся молодую женщину в щёки.

— Ты знаешь, сколь Избигнев мне дорог, — промолвил он. — Рад я, что есть у него такая вот ты. Что жалеешь, любишь, ждать будешь. И ты, Ивачич, цени это. Цени, что любим, что ждут тебя дома, что думают о тебе, заботу имеют. В любой стороне дальней когда будешь, помни всегда о жене своей. О том, что радость, горе — всё вы пополам разделите.

Избигнев, улыбаясь, молчал. Он верил, что встанет с постели, что боль его пройдёт и что с Ингредой будет он жить долго и счастливо много лет.

А Ярослав меж тем думал об ином. Снова, в который раз сам себя вопрошал:

«А я? А у меня? Будет ли когда так? Ведь хочется порой выть, кричать от одиночества! Неужели крест мой такой — жена нелюбимая, равнодушная к чаяниям моим, сын — не сын! Нет, вот управлюсь с Берладником, Бог даст, тогда... И что тогда? Отыщу любовь? Найду ту, с которой буду жить душа в душу? А Ольгу прогоню, отправлю в монастырь? А о братьях её помнишь, Ярославе? Глеб Переяславский — зять Давидовича. Не суётся пока в дела нынешние, держится в стороне, а коли я так с сестрой его поступлю... Сей же час к Давидовичу примкнёт! А Андрей! Помнишь, как в Киеве баили с ним? За ним — вся Суздальщина! Он — не пьяница Долгорукий! Умён, набирает силу в Залесье. Скоро грозою для всех князей станет на Руси. И чтоб я из-за сей Ольги с ним рассорился? Нет, нельзя! О земле, о Галичине прежде думать надо, а остальное... Положи всё на Бога. Может, изменится что, по-другому будет».

Гнал от себя Ярослав будоражащие ум скользкие мысли. Не время было предаваться тоске и причитаниям.

Назревала на Червонной Руси ратная страда.

Теплы и солнечны майские дни. Плещут на ветру багряные паруса ладей. Купец Мина Изденьевич, старший брат Семьюнки, был доволен: умело прошли кормчие узкие места, извилины и пороги на Днестре. Теперь, при свежем попутном ветре, напоённом вешней прохладой, весело идут два снаряжённых купеческих судна к Чермному морю. Достигнут они вскорости Белгорода — города в Днестровском устье, и поплывут оттуда вдоль морского берега к Дунаю. Там, в гирле даст Мина своим людям пару дней отдыха и погонит суда дальше морем в самый Царьград — столицу империи ромеев. Никогда доселе не доводилось Мине бывать в этом овеянном легендами великом городе святого Константина. Везёт он с собой грамоту от одного бывалого купца. Просит тот своих царьградских знакомцев, тоже выходцев из Руси, помочь новичку расторговаться. А товару везёт Мина в Царьград немало: тут и ценный мех желтодущатой куницы, и медвежьи шкуры, и воск, и мёд, и соль. Взамен рассчитывает Изденьевич доставить в Галич дорогие ромейские ткани: паволоку, парчу, аксамит. Также не откажется он от диковинных фруктов, от вин, от многоценных благовоний. Чуял грядущий навар купец, длани чесались. Ночами снились ему звонкие серебряные монеты, сыпавшиеся в руки.

Брат, Семьюнко, снабдил деньгами, велел торопиться. Неровен час, нападут поганые, не до торга будет. Вот и плыл теперь Мина на полдень, и кричал гребцам в часы, когда стихал ветер:

— Скорей гребите, раззявы!

В ладейной избе вечерами зажигал лампады, клал крест, молился, просил святого Николая Угодника, чтоб даровал ему удачу в пути.

...Широко и привольно разлился Днестр по равнине, пологи и низменны стали его берега. Даже не верится, что это та самая речка, зажатая в верховьях в теснине меж крутых скал, быстрая, пенистая, с бешеными каскадами, с водоворотами, извивающаяся, стойно змея. Спокойно и величаво нёс Днестр свои воды, набухал притоками. Мелкая волна била в борт судна. Ладья слегка покачивалась, замедляя ход при приближении к очередному маленькому островку, густо поросшему камышом и осокой, а кое-где — хиленькими деревцами и кустарником.

Вдоль левого берега полосой тянулись плавни — место охоты на уток. Иной раз можно было встретить в плавнях и дикого кабана. Мина слышал рассказы бывалых людей о том, сколь захватывающие и опасные ловы учиняли здесь проезжие купцы или воины. Зато сколь вкусно мясо сего зверя, поджаренное на вертеле на ночном костре!

Как-то незаметно расширились берега, стали отступать, уходить назад и в стороны. Открылась перед Миной необъятная глазу синь Днестровского лимана. В лучах солнца подёрнутая лёгкой рябью вода искрилась, вспыхивала звёздочками.

Кормчий велел держать правее. Гребцы налегли на вёсла. Ладьи сошли со стреженя вливающегося в лиман Днестра, птицами полетели вперёд. Вёрст через двадцать замаячили впереди каменные крепостные башни Белгорода. Возле дощатых вымолов уже стояло несколько кораблей. Греческие хеландии, просторные, с высокими резными носами, с широкими площадками палуб величаво застыли, привязанные канатами к деревянным опорам.