На златом престоле - Олег Яковлев

— Прадед — тот, которого отравили греки? В Таматархе[233]? Каназ Ростисляб? Слышал. — Турундай неожиданно обнаружил хорошее знание русской истории. — У тебя с каназом Ярицлейфом один прадед. У Вьерхуслафы — другой прадед. Его имя — Мономах. Матери кипчаков до сих пор пугают им своих маленьких детей. Он загнал наши восточные орды за Дон и Итиль. Он был — враг. А она теперь — ханша. Её первый муж был каназ, Владимир. Брат каназа Изьяслафа.

Солтан щерил редкие чёрные зубы. Видно было, что он не желает говорить о делах, ведёт отвлечённые разговоры, присматривается и примеривается.

«Ждёт Башкорда или гонца от него, — догадался Берладник, пристально всматриваясь в жёлтое кустобородое лицо Турундая. — И хитрит. Ухо с ним надобно востро держать. Лишнего не баить».

Иван с Нечаем просидели за трапезой в юрте до вечера. Когда же они собрались возвращаться в свой стан, то Турундай остановил их и стал упрашивать:

— Переночуйте у меня. Места много. Степь, буран. Ветер. Холодно. Пока доедете до своих веж, окоченеете, доблестные!

Тревожно переглянулись князь и сотник. Всё же решили они ехать. Но едва успели они пробраться на конях через раздвинутые повозки, как навстречу им из вечерней мглы тёмной массой вынырнули вершники. С каждым мгновением их становилось перед глазами всё больше и больше. Впереди держался необыкновенно рослый человек в дощатой броне, в шишаке на голове.

«Ишь, вырядился! На битву, что ль, собрался? А может, и впрямь? — решил Иван. — Бог весть, кто такие».

Сопровождавшие Берладника с Нечаем половцы дружно загалдели. Трое из них вынеслись вперёд, спрыгнули с коней, повалились перед великаном на колени.

— Хан Башкорд, — прошептал Ивану на ухо Нечай.

...И вот снова сидят они в шатре Турундая. Хан, совсем не похожий на половца, большеглазый богатырь с правильными чертами лица, с холёной ровно подстриженной бородой, говорил по-русски чисто, правильно, не коверкая слов. Посовещавшись со своими приближёнными, солтанами и беками[234], он сказал так:

— Я прочёл грамоту моей сестры. Она просит, чтобы я помог тебе. Ещё я узнал, что князь Изяслав, мой зять, вельми тебя любил. Что однажды ты спас его на охоте. Что ж, Иван. Князь Иван. Я не могу отказать в просьбе моей любимой сестре. Мы посовещались с солтанами и беками, ты слышал и видел это. Так вот. Весной, когда степь обогреет солнце, когда зазеленеют травы, когда зацветут ковыль и горицвет, когда наши кони станут сыты и быстры, как ветер, я пошлю наши орды на Днестр и на Дунай. И я помогу тебе добыть стол твоего деда и прадеда.

Могучий батыр Башкорд производил внушительное впечатление. Словно веяло от него тяжкой ничем непоколебимой силой, силой степной, яростной, стихийной, готовой смести всё на пути своём. Будто древний тюркют из далёкой эпохи явился перед ними, промчавшись из дальней восточной страны тысячи вёрст, сокрушив и подчинив себе сотни врагов. Что-то прямое, открытое, удаль какая-то так и сквозила в чертах половца. Да и половцем назвать-то его было сложно. Вот Турундай — тот, воистину, половчин и есть.

«Да, такого могла полюбить русская княгиня. И как она, Верхуслава?! Оставила, бросила всё ради него! Русь, веру, даже сына от первого мужа. Умчалась, убежала смело, безоглядчиво в степи, кинулась в крепкие объятия батыра, разделила с ним ложе, юрту. Променяла жизнь за городскими бревенчатыми стенами на вольный простор, на буйные набеги, кизячные костры, на терпкий аромат полыни, на жаркий ветер полей», — почему-то Ивану захотелось хоть одним глазком глянуть на эту бедовую огненную жёнку.

Меж тем в плавную речь Башкорда встрял Турундай.

— Помощь — это хорошо, — прохрипел он. — Но кипчакам нужна добыча, большая добыча. Золото, рабы. Полон, который можно продать на рынке в Сугдее и Каффе.

— Полон добывают в сече! — грозно оборвал его хан. Тонкие стрелки его красивых бровей сурово изогнулись.

— Ты — не торгаш, Турундай! Не барыши считай, а воинов! Добрых воинов! Приведёшь их весной нам с князем Иваном.

Солтан промолчал, скрипнув зубами и скорчив недовольную гримасу.

...Ехали по степи в стан Башкорда. Выла пурга, била в лицо. По скованному льдом Бугу кружили бешеные снежные вихри. Когда, наконец, вдали за курганами показались огороженные плетнём кибитки и глинобитные полуземлянки, половецкие вершники подхлестнули нагайками усталых коней.

Впереди был долгожданный отдых. В ушах у Ивана долго ещё будет стоять свист и завывание яростной пурги. Пока же он улыбнулся, стряхивая с усов и бороды снег. Он верил и не верил всё же до конца в успех будущего своего предприятия. Но пути назад не было, мосты в прошлое были сожжены.

Усталые ноги гудели от напряжения. Ломило от боли одеревеневшую спину. Три сотни вёрст быстрой скачки в седле сказывались. Шатаясь от усталости, Избигнев и Або приблизились к ханской юрте. За каждым шагом их неусыпно следили оборуженные копьями и щитами зоркие нукеры. Одно резкое неосторожное движение — и вонзится копьё в грудь, и поминай, как звали.

Посреди юрты горел очаг.

— Проходите, садитесь. Сегодня вы — гости в моём доме. Никто не посмеет причинить вам зла, — твёрдый голос Башкорда звучал ровно и бесстрастно.

Юлить, хитрить не хотелось. Да и не было никакого смысла что-то утаивать от этого степного батыра. Галицкий и угорский посол переглянулись, поняв друг друга без слов.

Они сели на кошмы, отведали сочной баранины. Башкорд не поскупился, велел угостить послов настоящей дыней, привезённой из земли огузов, сладкой, как медовый квас. Еду запивали отстоявшимся синеватым кумысом, кислым и хмельным. Чаши, в которых ханские слуги подали сей драгоценный для всякого степняка напиток, были изготовлены из китайского фарфора. Редкостью был такой материал на Руси и в сопредельных странах. Немало изумлён и смущён был Избигнев. Принимал их хан с почётом, держался спокойно, ровно, и когда сказал Ивачич о своём предложении выдать им беглого князя Ивана, ответил любезно, с тем же подчёркнутым спокойствием и достоинством правителя:

— Обычай нашего народа — уважать гостя, кем бы он ни был. Особа гостя неприкосновенна. И я, славный делами мирными и ратными хан Баш корд, не посмею нарушить закон гостеприимства и коварно обмануть доверившегося мне. Поэтому я не могу исполнить твою просьбу, боярин.

— Насколько нам ведомо, князь Иван уговаривает твоих батыров, хан, напасть на Галицкие земли. Мы готовы заплатить тебе...