Путешествие в Закудыкино - Аякко Стамм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И он, подхватив коляску, легко, будто всю жизнь ухаживал за инвалидами, завёз её через раскрывшиеся двери внутрь вагона, установил там на свободном, специально отведённом для этого месте возле окна и присел рядом на скамейку. Ему отчего-то было приятно, и даже как-то посветлело на душе – ведь впервые за всё время описываемых событий Рехову удалось сделать что-то хорошее, доброе, а главное кому-то нужное. Не то чтобы всё, что он делал до сих пор, было плохим и злым, просто никому от его действий не стало легче и радостнее на душе. Напротив, все его вроде бы невинные поступки по воле какого-то злого рока выливались в нечто малопривлекательное и выстраивались в цепочку следующих друг за другом, усиливающихся кошмаров. Но теперь груз пережитого стал легче, как-то невесомее, в голове даже зазвучала весёлая мелодия, а в животе запорхали бабочки. Как же на самом деле мало нужно человеку, чтобы вернуть ощущение полноты жизни. Со стороны это может показаться признаком скудоумия и заниженной самооценки, но это только со стороны. С самодовольной стороны скудоумия и необъективно завышенной самооценки.
– Могу я что-нибудь ещё для вас сделать? – спросил Женя участливо.
– О да, молодой человек, очень даже можете, буду вам весьма признателен, – с радостью отозвался на предложение старик, и в глазах его засверкала лукавая хитринка. – Не могли бы вы выкурить за меня папироску, а то мне нельзя, но, вы знаете, очень хочется.
– С удовольствием! И даже приму за честь, если бы … простите, но я не курю, – он понял шутку старика и даже попытался подыграть ему.
– И это вас весьма положительно характеризует, – включился в игру старик. – Хотя с другой стороны … так хочется покурить.
Оба весело рассмеялись довольные возникшим взаимопониманием.
– Ну, не курите, так не курите, это ваше право, молодой человек, и ваш выбор, – перестав смеяться, возобновил беседу старик. – Но от коньячку вы, конечно же, не откажетесь?
– Наверное, разочарую вас, чего бы мне вовсе не хотелось, но всё дело в том, что я ещё и не пью.
– Как не пьёте? Что, совсем? Никогда?
– Почти что.
– Болеете? – старик изобразил на лице наигранно-сочувствующую гримасу.
– Ну почему сразу болеете? Как-то не пристрастился, знаете ли. Не нравится мне.
– Ну, тут, молодой человек, вы не правы, позвольте вам заметить. Совсем не правы. Я же не пьянку вам предлагаю, а коньяк. Старый добрый армянский коньяк!
Старик для убедительности даже поднял вверх указательный палец. А затем, словно фокусник, достал из-за спинки своего кресла небольшую, но явно дорогую, чёрного дерева шкатулку и раскрыл её перед Женей, являя миру сокровище, утопающее в мягкой бархатной внутренней отделке. По воздуху, заглушая людской гомон и стук колёс о стыки рельс, поплыла мягкая волшебная музыка. Душный, плотно спрессованный мир вагона как-то сам собою вдруг расширился, раздался, наполнился негой, страстью, ароматами, звуками далёких, бескрайних горных вершин и заоблачных далей, истерзанных острыми пиками скал. Звуки наполнились смыслом, душою, поэзией:
И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял,
И Терек, прыгая как львица
С косматой гривой на хребте,
Ревел, и горный зверь и птица,
Кружась в лазурной высоте,
Глаголу вод его внимали;
И золотые облака
Из южных стран, издалека
Его на север провожали;
И скалы тесною толпой,
Таинственной дремоты полны,
Над ним склонялись головой …[37]
– Ах, какой коньяк! Какой коньяк! Напиток богов! Нектар и амброзия! Это не простой коньяк, молодой человек – феерия! Его подарил мне ЛИЧНО товарищ Сталин! Из своих ЛИЧНЫХ запасов! Возгнушаться им вы просто не имеете права.
Старик извлёк из объятий мягкого иссиня-чёрного бархата плоскую фляжечку неизвестного, но явно благородного металла с огромным кроваво красным рубином на поверхности, отвинтил крышечку, достал из шкатулки одну из трёх рюмочек того же металла, но с рубином поменьше, наполнил её ароматной янтарной влагой и передал Жене. Возгнушаться Резов не посмел. Да и не особо-то старался, поскольку огненно-терпкий аромат, разлившийся по всему пространству вагона, а особенно немигающий, кровавый глаз рубина гипнотически притягивали, манили, лишая свободную человеческую волю последней силы для правильного выбора, подменяя желаемым естественное.
– За знакомство! – заявил тост старик, наполнив свою рюмочку и протягивая её к Жене для чоканья.
– Пожалуй… – ответил тот, делая встречное движение и смыкая борта рюмок с характерным металлическим звоном.
Выпили. Ароматная влага сначала обожгла, сдавив дыхание, а потом пролилась медленно и вальяжно по телу, раскрепощая, освобождая его от излишней напряжённости и расцвечивая сознание яркими красками, отзвуками великого прошлого и маяками зовущего, манящего будущего. О многом говорящий вкус:
Счастливый, пышный край земли!
Столпообразные раины,
Звонко-бегущие ручьи
По дну из камней разноцветных,
И кущи роз, где соловьи
Поют красавиц, безответных
На сладкий голос их любви;
Чинар развесистые сени,
Густым венчанные плющом,
Пещеры, где палящим днём
Таятся робкие олени;
И блеск, и жизнь, и шум листов,
Стозвучный говор голосов,
Дыханье тысячи растений!
И полдня сладострастный зной,
И ароматною росой
Всегда увлажненные ночи,
И звёзды яркие, как очи,
Как взор грузинки молодой!..
И послевкусие …
Но, кроме зависти холодной,
Природы блеск не возбудил
В груди изгнанника бесплодной
Ни новых чувств, ни новых сил;
И всё, что пред собой он видел,
Он презирал иль ненавидел.[38]
– Хорошо?! Ну, скажите, молодой человек, ведь правда же хорошо, а? Ведь хорошо же, хорошо? – старик аж привстал в кресле от возбуждения, забыв видимо, что инвалид.
– Хорошо, – мечтательно согласился Женя.
– То-то же! – снова плюхнулся в кресло ветеран. – Это же не просто коньяк, это эликсир, симфония, материализация чувственных идей! Это же созвучие, аккорд отголосков бытия! В нём …
И сердца зов,
И сладостность печали,
И ночи трепетный покров