И пели птицы... - Себастьян Фолкс

— Египетские иероглифы, что ли?

— Ну, не египетские, однако…

— Понятно. О языках он и вправду знает много. Ходил на всякие курсы. Не думаю, что он говорит хоть на одном из них, но, наверное, поймет, на каком велись записи, особенно если язык древний. Современность Боба не очень интересует. Я ему как-то подарила набор пластинок, чтобы он выучил французский, — мы в том году собирались провести отпуск на континенте, — так Боб даже упаковку не вскрыл.

Боб, которого Ирен удалось с третьей попытки выманить из сада, пожал Элизабет руку и налил себе чашку чаю. Она рассказала ему о поездке во Францию. Боб слушал, кивая и шумно прихлебывая чай. Ростом он был ниже жены, лысый, в круглых очках с черепаховой оправой. Пока Элизабет вела рассказ, он сидел, склонив голову на сторону и время от времени приподнимая плечо, чтобы почесать об него подбородок. Но едва Элизабет объяснила причину своего визита, Боб встрепенулся и словно ожил.

— Можно мне взглянуть на сей загадочный документ? — спросил он.

Элизабет протянула ему записную книжку — виновато, поскольку не была уверена, что поступает хорошо, отдавая записи, сделанные ее дедом многие годы назад, этому странному человеку.

— Понятно, — сказал Боб, пошелестев страницами книжки, точно подсчитывающий купюры банковский клерк. Элизабет испугалась, что высохшая старая бумага не выдержит такого обращения. — А писал он помногу, верно? У вас есть другие такие книжки?

— Нет, сохранилась только эта.

— Думаю, нам лучше перейти в мой кабинет. Мы ненадолго, Ирен, скоро вернемся. — Он проворно встал, поманил Элизабет, и та последовала за ним по темному коридору вглубь дома, в комнату, выходившую окнами в сад, уже покинутый предвечерним солнцем, оставившим после себя лишь темные силуэты тачки и залитого костра у деревянной ограды.

— Я принесла назад ваши книги, — сказала Элизабет.

— Спасибо. Положите их вот здесь, с краешку. Как покончим с вашей книжицей, я расставлю их по местам.

Перелистывая взад и вперед сухие страницы, Боб причмокивал губами и издавал одобрительное гудение.

— Есть у меня идейка, — бормотал он. — Идейка у меня есть…

Он подошел к одной из полок, заполнявших кабинет от пола до потолка, снял с нее том. Расставлены книги были в алфавитном порядке, на корешках некоторых виднелись кусочки перфорированной маркировочной ленты, извещавшие о том, что следующий ряд книг посвящен уже новому предмету. Боб опустился в глубокое кожаное кресло; Элизабет присела по его приглашению на стоявший возле письменного стола деревянный стул.

— …хотя, с другой стороны, кое-чего я не понимаю. — Боб опустил записную книжку себе на колени, поднял очки на лоб, потер глаза. — Вам действительно необходимо выяснить, что все это значит?

Элизабет грустно улыбнулась, покачала головой.

— Не знаю, честное слово, не знаю. На самом деле это всего лишь причуда, неопределенная мысль о том, что записи могут многое для меня прояснить. Однако есть ли в них что-то интересное, я сказать не могу. Не исключено, что они сводятся к спискам покупок или каких-нибудь дел, которые он собирался переделать.

— Не исключено, — согласился Боб. — Знаете, вы могли бы показать эту книжку специалисту. Отнести в музей или в университет, где есть человек, который специализируется на такого рода вещах.

— Мне не хотелось бы беспокоить людей — вдруг записи совсем пустяковые. Вы сами не могли бы в них разобраться?

— Может быть. Тут все зависит от того, в какой мере код, которым пользовался ваш дед, был его личным кодом. Вот, допустим, вы ведете дневник и называете в нем Ирен, ну, скажем, «королевой Бесс». Кто-то может, конечно, расшифровать слова «королева Бесс», однако нового-то он все равно ничего не узнает, так?

— Полагаю, что так. Мне не хочется, чтобы вы тратили на это слишком много времени, Боб. Может быть, просто…

— Нет-нет, мне уже стало интересно. Я бы с удовольствием поработал с вашей книжкой. Одно могу сказать сразу: использованный здесь алфавит не соответствует языку, на котором велись записи. Алфавит греческий, а слова — нет. Думаю, язык может оказаться смешанным, да еще и содержащим некоторое количество обозначений, придуманных вашим дедом.

— То есть не исключено, что основной язык — не английский?

— Именно. Когда расшифровывали «линейное письмо Б», несколько лет ушло впустую, поскольку предполагалось, что в нем закодированы греческие слова, а их там не было. Во всяком случае, слов аттического диалекта. Как только это прояснилось, все встало по местам. Но этот код, могу вас уверить, навряд ли сложнее «линейного Б».

Элизабет улыбнулась.

— Откуда у вас такие познания об этих вещах?

— Надо же было заниматься чем-то, что позволило бы мне угнаться за Ирен. Когда дела у нее шли хорошо, все деньги в дом приносила она. А я просто работал — на службе и дома. Изучал кое-что на досуге. Поразительно, как много можно узнать, просто потратив время на чтение. Знаете что? Если я не разберусь в вашей книжечке за две недели, вам придется обратиться к кому-то другому.

— Но вы уверены, что вам хочется заниматься этим?

— Уверен. Я получу от этого наслаждение. Я люблю сложные задачи.

Позвонил Стюарт, с которым она познакомилась у Линдси. Элизабет его звонок удивил, однако недовольства не вызвал. Стюарт пригласил ее поужинать с ним, и она приглашение приняла. Встречаясь с другими мужчинами, она всегда чувствовала себя немного виноватой. И никакие доводы рассудка касательно «неверности» Роберта это чувство не отгоняли, как и оно никогда не мешало ей ходить на свидания.

Они отправились в китайский ресторан — по настоятельным уверениям Стюарта, самый аутентичный в Англии. Он проработал год в Гонконге и немного освоил китайский язык. В ресторане Стюарт заказал с полдюжины блюд и произнес несколько слов на мандаринском наречии — официант изобразил полное понимание. Элизабет с интересом слушала пояснения, которыми Стюарт сопровождал каждое блюдо. Ей они показались такими же клейкими, как те, что продают навынос в забегаловках Паддингтонского вокзала, однако Стюарт твердо стоял на своем: эти настоящие. Строго говоря, Элизабет и чаю предпочла бы вино.

Стюарт спросил, не хочет ли она заглянуть после обеда к нему. Квартира его находилась недалеко от ресторана, в одном из многоэтажных домов Сент-Джонс-Вуда. Элизабет, которую Стюарт заинтересовал, было любопытно взглянуть на его жилище. Глаза ее быстро пробежались по паркету, по свидетельствовавшим о хорошем вкусе коврам, по нагруженным книгами полкам. На светло-серых стенах висели всего три картины, но и они казались изысканными и уместными — чем-то средним между произведениями искусства и элементами декора.

Пока Элизабет пила кофе, Стюарт подошел к роялю, включил стоявший с ним рядом красный торшер.

— Сыграете что-нибудь? — спросила она.