Пропавший - Микаэль Крефельд

– Но мы сегодня улетаем домой, – сказал Томас.

– Плевать на время отлета! – ответила Луиза. – Я остаюсь здесь, пока мы его не найдем, даже если мне для этого придется стать эмигранткой и навсегда поселиться в отеле «Парк Инн».

Солнце окрасило небо над старой штаб-квартирой Штази в оранжевый цвет. На этом фоне высокие здания выступали черными монолитами. Курц, сидевший в такси рядом с шофером, обернулся к Луизе и Томасу, показывая на помпезный, украшенный колоннами портал корпуса номер один:

– Вот здесь заседали главные бандиты – Мильке и вся верхушка Штази.

Немолодой водитель такси с моржовыми усами неодобрительно покосился на Курца. Невозможно было понять, чем вызван этот взгляд: только что произнесенными словами или пахучими упаковками горячих сосисок карри, купленными для Алекса согласно данной им по телефону подробной инструкции. Сосиски непременно нужно было купить в «Карри 36» – лучшем и единственном месте, в котором Алекс предпочитал покупать свое любимое блюдо – карри с картошкой и красно-белым соусом. Заказ, сделанный Алексом, заставил Томаса вспомнить Викторию с ее неутолимой страстью к коричным булочкам из кондитерской «Лагкагехусет», которые столь высоко котировались в ее антикварной лавке. Невзирая на недавнюю ссору, Томас уже соскучился по ней.

– Здесь служило девять тысяч штатных агентов, – рассказывал Курц. – Не считая еще двухсот семидесяти тайных осведомителей, которые состояли при них в качестве информаторов. Считают, что в ГДР приходилось по одному агенту на каждые шесть человек населения. Это даже больше, чем было у Сталина или, если хотите, у Гитлера.

– Где вы жили в детстве? – спросила Луиза.

– В Панкове, в бетонных коробках. Я и теперь там живу, только уже в таунхаусе с женой и парнишкой. Осси[49]– это на всю жизнь.

Такси остановилось перед входом в архив, который располагался в корпусе номер семь, и Курц расплатился с водителем. На пороге их уже встречал Алекс, в черной майке со свастикообразным логотипом «Рамштайна» на груди. Светлые усики и длинные кудрявые волосы с короткой челкой делали его похожим на Руди Фёллера[50]в молодости.

– Какого черта ты еще кого-то привел? Я думал, ты придешь один.

Курц улыбнулся; спутники подошли к нему.

– Добрые друзья, Алекс. Томас – мой коллега из Дании, а Луиза – заслуживающая доверия свидетельница, – сказал он. – Ее брат пропал без вести. По этому вопросу мы и пришли.

– Архив – это вам не какой-то чертов аттракцион для туристов! Туристам туда, – сказал Алекс, махнув тонкой как спичка рукой в сторону Государственного музея. – А что касается ее брата – его в архиве нет. Тут вообще ни одной собаки. К счастью! Иначе, если узнают, что я кого-то впускаю, меня сразу погонят отсюда, к чертям собачьим.

Изображая из себя неприступного стража, он встал в дверях, скрестив на груди руки, напоминающие завязанные бантиком шнурочки.

– Хватит ругаться, Алекс. Я привез твои любимые сосиски из «Карри Тридцать шесть». Кроме того, тебе наверняка самому не терпится показать нам, что ты разыскал. Так что брось кочевряжиться!

Алекс жадно выхватил у него все три упаковки с сосисками:

– Ну а где билеты на «Герту»?

– Будут тебе и билеты. Так нам можно войти?

– Ganz klar![51]Входите! – сказал Алекс и открыл дверь.

Они прошли за Алексом через темный холл к ведущей в подвал лестнице; снизу неслась громкая музыка.

– Внешность обманчива, на самом деле Алекс – один из ведущих в нашей стране специалистов по истории холодной войны, – сказал Курц, – хотя он и ругается, скрывая за сквернословием свое смущение.

– Не «один из», а ведущий! – громко заявил Алекс, расслышавший его слова. – Какого хрена мне скрывать? Еще чего! Сам знаю, что я – король!

Они спустились в первый зал архива, где стояли стеклянные шкафы с пожелтевшими каталожными карточками.

– А вот и мое королевство, – сказал Алекс, широким жестом руки, в которой была зажата упаковка с сосисками, обводя помещение. – Пятьдесят километров полок и восемнадцать миллионов карточек, чтобы всю эту хреновину держать в порядке!

Следуя за Алексом, они вошли в следующее помещение громадного хранилища, уставленное полками, сверху донизу набитыми мешками, ящиками и пожелтевшими папками, в которых хранились документы. Из динамиков под потолком их встретили оглушительные звуки «Рамштайна», исполняющего «Америку».

– Это – мозговой центр памяти прежней ГДР. Как ни старались государственные мерзавцы все это уничтожить, к чертям собачьим, мы снова все расставили по местам. Мы тут как нейрохирурги.

Алекс принялся раскачиваться в такт тяжелому ритму, напоминая подростка, которому впервые разрешили остаться одному дома. Он даже начал горланить, подпевая «Рамштайну»: «We’re all in America… wunderbar… Coca-Cola, sometimes WAR… We’re all living in America…»[52]

Они остановились в просвете между стеллажами, где стоял длинный стол с приставленными вокруг стульями. Обернувшись к спутникам, Алекс попытался завести их, чтобы они подхватили припев, но тут Курц подошел к стоявшему в углу музыкальному центру и повернул выключатель. В подвале наступила звенящая тишина.

– Фашист! – буркнул Алекс.

– Мне казалось, ты хотел нам что-то показать.

Алекс швырнул на стол упаковки с сосисками.

– Само собой, черт побери! А ты что думал?

– Много пришлось потрудиться?

– Да, но только из-за твоих дурацких объяснений. Надо было просто сказать, что речь идет о деле «Операция „Мидас“».

Алекс зашел в проход между стеллажами и вывез оттуда тележку, доверху наполненную папками и видеокассетами.

– И все это о Ренате? – спросил Томас.

– Нет, о ее отце: Кристоф Шуман, он же Мидас. Но Рената, конечно, упоминается в некоторых отчетах. Есть также видеозаписи, сделанные в ее комнате. – Алекс взял верхнюю видеокассету. – Чертово Штази понатыкало у них по всей квартире миниатюрные камеры и микрофоны.

Томас подошел к тележке и оценивающе посмотрел на кучу материалов:

– Судя по всему, вам уже было знакомо это дело.

– Его любой знает, кто хотя бы в азах знаком с этой темой. Но серая масса в большинстве, конечно, о нем уже позабыла: в одно ухо влетело – из другого вылетело. Это как водится: всем интересна только громкая сенсация. Семья Шуман стала последней жертвой раскола Германии. Они погибли в тот вечер, когда была разрушена Берлинская стена, но, поскольку их убили где-то в лесу, а не возле Бранденбургских ворот, этот случай давно забыли.