Француженки не заедают слезы шоколадом - Лора Флоранд

Она мигнула, и неожиданно ее лицо охватил жар. Ей захотелось инстинктивно прижаться к нему, пряча лицо у него на груди, и позволить ему обнять ее, чтобы он укрыл ее от всех опасностей мира.

Она глубоко вздохнула – и сделала так. Просто спряталась в нем, ошеломленная собственной беззащитностью. И его руки действительно оказались вокруг нее, обещая ей, что она будет в безопасности. «О, я люблю тебя», – подумала она.

– Конечно, – пробормотал он, лаская ей спину, и в его голосе появилась хрипотца. – Если хочешь, я могу все взять в свои руки, Сара. Ты же знаешь, мне это нравится так же сильно, как и тебе.

– Нет, – прошептала она в ответ. – Нет, осуществим фантазию. Ту, в которой мы оба прикасаемся друг к другу. Можно мне начать отсюда?

Он засмеялся, и звук его голоса был низким, песчаным. Так бывало, когда в нем слышалось желание, дрожащее возле ее лица и рук, прижатых к его груди.

– У нас с тобой все впереди, ничего еще не завершено. Конечно, ты можешь начать, откуда хочешь, ma chérie. Так прекрасно, что сейчас я чувствую себя необыкновенно сильным.

– Это и вправду прекрасно, чувствовать себя в безопасности, – прошептала она ему в грудь, и его теплота окружила ее со всех сторон. – Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, – произнес он так тихо, что этот выдох даже нельзя было назвать звуком.

Но она ощутила его слова, когда они коснулись ее волос.

Из-за отъезда Люка перед самым Днем святого Валентина Патрик оказался безумно занят в ресторане. У них с Сарой практически не было возможности обсудить, что делать после окончания ее практики.

Патрик был в своей стихии, взяв на себя кухни. Но именно это он и делал в течение многих лет – управлял кухнями, давая Люку осуществлять свою мечту. Именно так и должен действовать помощник.

А сейчас ему предстояло делать сердечки. Он постонал, поворчал, поохал и начал подавать Саре на пробу по одному каждого вида.

Когда он понял, что не успеет закончить раньше трех часов ночи, то отправил ее домой, а сам остался. Она запротестовала, но он приказал возмутительно командным тоном:

– Я только что проверил и убедился, что я по-прежнему твой босс, Sarabelle. А посему заткнись и топай домой.

И когда она, хмурясь, ушла, чтобы переодеться в уличную одежду, ему захотелось отправиться к раздевалке и шататься там, как подросток у школы, жаждущий дождаться девочку и страстно спросить ее: «Не возражаешь, если я зайду позже?»

Сара никогда не возражала. Ей нравилось, когда, возвращаясь поздно, он старается не шуметь, подходит на цыпочках к кровати, ложится, обнимает ее и сразу же засыпает, полумертвый от изнеможения. «Он благополучно добрался домой», – думало все ее тело, и она тоже погружалась в глубокий, спокойный сон.

Изредка им удавалось немного поговорить – обменяться буквально несколькими словами, пока они ехали в такси или пешком направлялись к квартире Патрика, когда они вместе уходили после работы. Или среди ночи, когда он проскальзывал в кровать, или рано утром, перед тем как им удавалось заставить себя вылезти из постели.

Так они говорили о лечении тяжелого ожога, который Сара успела получить чуть выше левого запястья и который заставлял Патрика морщиться каждый раз, когда он смотрел на него.

– Ты ведь никогда не плачешь? – спросил он тихо, когда они уже лежали после того, как она приняла душ, держа обожженную руку подальше от горячей воды. Поэтому ее волосы вымыл он.

– Как я могу? – ответила она. – Моя мама… по сравнению с тем, что ей… все это так…

Сара не могла больше говорить и только покачала головой.

Патрик кивнул, потер большим пальцем ее правое запястье, и к ней подкрался сон. Ее мозг, забыв о боли от ожога, сосредоточился на радостных ощущениях, бегущих по нервам ее руки.

– Бернар обычно учил нас переносить боль от ожога, силой прижимая наши руки к горячим кастрюлям, – вспомнил он.

Сара дернулась, и шок отогнал всю усталость. Она накрыла ладонями его руки, поглаживая пальцы, и ее наполнило странное отчаяние из-за неспособности дотянуться до кончиков его пальцев – его руки были слишком большими.

И боль была причинена им слишком давно.

Его дыхание замерло. Он посмотрел на их руки, соединенные ладонь к ладони, а затем на нее. Он согнул ее маленькие пальцы в кулачки и крепко обхватил их. Мгновение они оба молчали, будто все важное собралось в их руках – она хотела защитить его, а он ее.

Защитить от самих себя.

Но руки Патрика были больше и сильнее. Он мог заставить ее руки укрыться под его защиту. Он мог даже поднять их – и поцеловать не успевший спрятаться край ее ладони.

Она наклонилась, касаясь щекой его щеки, поцеловала костяшки его пальцев и прижалась к ним губами. «Мне так жаль тебя. О, какой же он ублюдок! Еще раз Бернар появится в кухнях, и я совершу гребаное убийство».

– Не настолько горячим, чтобы появился настоящий ожог, – прошептал Патрик. – Ты же помнишь, Сара, что руки могут выдержать жар, это мозг не хочет рисковать. Тебе пришлось учиться подавлять инстинкт, вынуждающий отдернуть руку. Те кастрюли не были такими горячими, как карамель, Сара, но мы же с ней справляемся. Бернар таким грубым способом учил нас.

Патрик отпустил ее руки, и теперь она взяла его руку в обе свои. На его лице появилось странное выражение.

– Люк привык к такого рода вещам. Он с десяти лет был приемышем после жизни на улицах и принимал все как должное. Но мне было пятнадцать. Я ударил Бернара. Вот тогда-то Люк вмешался и забрал меня. Дал мне собственное жилье. Показал, к чему надо стремиться. Думаю, он стерпел много дерьма от меня, но каждый раз ничего не делал. Не пытался наказать меня или еще что. Просто смотрел так, как он это умеет, ну ты знаешь. Будто хотел сказать: «Если ты думаешь, что не можешь сделать ничего лучше, что ж, значит, таково твое решение. А я буду идти вперед и добьюсь большего успеха, причем сделаю это самостоятельно».

Да, шеф Леруа именно таков.

– И способ Люка сработал?

Ей казалось, что она проявляет странную, бесцеремонную дерзость, когда называет его только по имени.

– Первый год я каждый вечер падал в кровать, совершенно изможденный из-за попыток произвести на него впечатление. Я был его учеником, но многого не умел. Ну, как ты сейчас, – сочувственно сказал он. – А когда мне исполнилось шестнадцать и я уже достаточно привык к работе, чтобы у меня оставалось в запасе много энергии, то у меня было много секса. – Он заговорил шутливо, но было ясно, что воспоминания ему приятны. – Не так уж часто у парня того возраста имелась собственная квартира. Девочки считали меня горячим.