Один человек и один город - Вероника Евгеньевна Иванова

Дали, так пользуйся! Она сама на тебя лезет, а ты вдруг заартачился. Боишься, что ли?

А может и так. Боюсь. Цель не изменится, ведь её, у меня, в сущности, нет, а вот направление движения начнет выписывать зигзаги. И в какой-то момент я окажусь так далеко от своего прежнего пути, что забуду, как возвращаться.

Это будет для меня благом, Господи, я знаю. Но уж извини, не сейчас. Чуть попозже, договорились?

* * *

– Ну что, орлы? Готовы к подвигам на благо общества?

– Да, сеньора.

Наше недружное мычание вызвало на лице Долорес кровожадную улыбку, но толстушка справилась с эмоциями и продолжила уже без издевки в голосе:

– Все просто, как божий день. Кстати, если не будете лениться, как раз за день и управитесь. Вот адрес. Хозе, машину возьмешь ту же, её хорошо отдраили. И на мешки не жадничай! Отсортировывайте внимательно, а то, не приведи господи, опять придется платить за настройку оборудования… Напарнику сам объяснишь, что к чему. А теперь, за работу!

– А зачем мешки? – спросил я, закидывая джутовые тюки в кузов.

– Увидишь, - мрачно пообещали мне.

По улицам того края Низины, куда нас отправили старания Эсты и воля Долорес, пришлось ехать медленно и печально. Чтобы не покалечить архитектурных уродцев, считающихся здесь домами, ещё больше. А главное, чтобы не сверзиться вместе с мусоровозом с наклонной плоскости, лишь приблизительно похожей на проезжую часть.

«Родной» квартал по сравнению с этим выглядел почти замечательно. С претензией на столичный размах. Цивилизованно, одним словом. Не прилепившиеся друг к другу коробки из-под обуви, а нормальные, человеческие здания. Не глиняное русло пересохшей реки под ногами, а мостовая. Не пыльное безмолвие, а…

– Приехали.

Парковкой озадачиваться не стали: остановились, и ладно. Все равно в этой тесноте не удалось бы разъехаться даже с детским самокатом. Зато в дом можно было зайти прямо из кабины, как Хозе и поступил. Это мне понадобилось выбираться наружу, обходить машину, забирать мешки и просачиваться ко входу, распластавшись, как морская звезда.

Внутри простора тоже не обнаружилось. Строго говоря, весь домишко был по площади, как кухня, спальня Хэнка ну и комната с гамаком, не больше. Хорошо, что без перегородок.

– И как кому-то удавалось здесь жить?

– Здесь женщина жила. А женщины все могут, - резюмировал Хозе, путаясь ногами в ворохе платьев, то ли кем-то брошенных, то ли самостоятельно сползших на пол с ближайшего стула.

Да, пожалуй, женщина: при общем хаосе обстановка вполне себе уютная. Коврики всякие, занавесочки, салфеточки. Дом папаши Ллузи по сравнению с этим – пустыня. Без единого оазиса. Интересно только, он все благополучно пропил из домашней утвари, или отродясь ничего не имел?

– В общем, так, - вздохнул напарник, осматривая фронт работ. – Все, что бумажное, в одну кучу. Все, что тряпки – в другую. Потом, когда разгребем основное, деревяшками займемся. Понятно?

Вполне. В чем-то даже логично.

– А куда это все пойдет?

– На завод.

А, в переработку. Что ж, дело полезное. Хотя…

– Смотри, есть вещи совсем новые. Может, стоило бы их соседям раздать? Вдруг пригодятся?

Хозе торопливо сплюнул, прошептав что-то вроде молитвы.

– Даже не вздумай! И себе не бери, а то мало ли что…

– Что?

Он повернулся, обводя рукой вещевые завалы.

– Ты тут видишь чьи-нибудь следы?

– Пожалуй, нет. Все это давно лежит, вон какой слой пыли с улицы налетел.

– То-то. Думаешь, вокруг одни дураки живут или бессеребренники? Разобрали бы за милую душу. А раз оставили и обходят стороной, значит, нечисто тут.

Ага, мало мне было чернокожей с её мистическими причудами, теперь ещё и напарник занялся народным творчеством. Но болтать все равно веселее, чем молчать.

– Нечисто?

– Что-то с этой бабенкой случилось нехорошее.

– Да умерла, и все.

– Э, умереть по-разному можно. Хорошо, если тело найдется, а бывает…

– М?

– Иногда человек просто берет и пропадает. Как не было.

Знакомо. Прямо как со мной случилось. И пропажи никто не заметил. Должно быть и у здешней обитательницы не было рядом родных, друзей, да хоть кредиторов, которые забили бы тревогу. Хотя все равно странно: дом пустует, муниципалитет об этом извещен, а следов обыска не видно. Полиция должна была тут побывать. Описать имущество. Провести дознание. Пусть формальное, но все же. Следы бы остались. А тут получается, все спокойненько лежит, как хозяйка положила. И то ли она затевала большую уборку, то ли…

У нас дома царил такой же развал, когда мама собиралась в дорогу. Тогда, после смерти отца. Надо было выбрать, что взять с собой, а что отдать в счет покрытия долгов. Вот и раскладывались по стульям и столам брюки, рубашки, платья, шарфы, галстуки, чашки-ложки, письменные приборы, наследственное серебро, книги, драгоценности и прочее. А потом Элена-Луиза долго ходила по лабиринту былой роскоши, время от времени зависая над отдельными предметами. Принимала нелегкие решения. Перед той женщины, что жила здесь, похоже, стояла та же задача. Более скромных масштабов, если только.

– Ну, умирать она точно не собиралась.

– Почему?

– Потому что не собиралась. Видишь, как все расставлено аккуратно? Даже обувь рядком, как на параде.

– Угу. Зато вид у неё… непарадный.

Хозе был совершенно прав: по большей части туфли были стоптаны, потерты и даже порваны. Причем в одном и том же месте на всех парах. Или нарочно прорезаны? Да, так и есть. Слишком ровные края у отверстия. И одинаковые по всем туфлям. Но зачем было их портить?

– Вот эти вообще не ношеные, - с видом знатока сообщил Хозе, запихивая платья в мешок. – В магазине брала, не на рынке, по ярлыкам видно.

Так говорит, будто завидует. А впрочем, справедливо: не представляю, каковы цены на фабричную одежду, только, к примеру, с нынешним жалованьем мне пришлось бы всю жизнь копить на тот пиджак, уделанный Норьегой. Правда, дорогая покупка – ещё одно подтверждение странности происходящего. Не думала женщина о смерти. Совсем не думала. Скорее наоборот, начинала новую жизнь.

– А вас тетя Ана прислала?

Девчонка. Малолетняя. С пучком тростника в руке? А, это кукла такая!

– За вещами, да?

– Нет, сеньорита. Твоя тетя здесь больше не живет, и мы пришли убрать…

– Она мне не тетя. Она – тетя Ана.

Железная детская логика. Чем-то Лил напоминает.

– Она уехала. Но дом-то оставила. Не оставила бы, если бы уехала насовсем. Отдала.

Разумно. Если женщина и впрямь меняла место жительства, имело смысл что-то сделать с лачугой. Не продать, так подарить. А раз ничего подобного не произошло, да ещё все брошено, значит… Не успела?

– Она