Горби. Крах советской империи - Строуб Тэлботт

Ответ Черняева отличался характерной для него деликатностью. Он не стал прибегать к ответным упрекам, а спокойно спросил у меня, действительно ли мы располагаем доказательствами? Уверены ли мы в том, что выявили именно тех, кого следовало? Почему мы думаем, что удастся избежать огласки? Почему, учитывая тесные отношения между госпожой Тэтчер и Горбачевым, она ни о чем не предупредила Горбачева во время его визита в Лондон, состоявшегося всего три недели назад? (Вопрос вполне резонный, но такой, на который невозможно ответить.)

Я не мог передать аналогичное послание Успенскому, начальнику Второго Европейского отдела, занимавшемуся нашими делами в Министерстве иностранных дел: он и его сотрудники в это время принимали и развлекали моих коллег на министерской даче – это был жест доброй воли. Однако на следующий день поздно вечером я был приглашен в сталинский небоскреб на Смоленской площади, в Министерство иностранных дел, где первый замминистра Ковалев, человек, всегда производивший впечатление, словно он одной ногой стоит в могиле (как многие советские чиновники, он был к тому же поэтом), отверг наши обвинения. Восемь официальных английских представителей и три английских журналиста должны были в двухнедельный срок покинуть Москву «за деятельность, несовместимую с их статусом» – откровенное возмездие. В дальнейшем Советы установят такой же численный потолок для нашего штата в Москве, включая английских и советских служащих, какой был установлен для официальных советских лиц в Лондоне. Я сказал ему, что у русских нет оснований удивляться или на что-либо пенять. Английские министры и другие чиновники, да и я сам, регулярно жаловались на растущее число советских шпионов в Лондоне. Мы своей позиции не ослабим. Изменять свою политику придется русским. Советский шпионаж в Лондоне никак не помогает рассеять «образ врага», против которого так настойчиво борется Горбачев. При последних словах Ковалев состроил крайне холодную мину, и мы весьма натянуто распрощались.

* * *

Выслав трех журналистов, русские сделали огласку неизбежной. Тем не менее, на брифинге, который я устроил для английской печати на следующее утро, это известие было как гром среди ясного неба. Английские журналисты считали, что после успешного визита Горбачева в Лондон все обстояло самым замечательным образом. Несмотря на утечки, которые, как обычно, распространялись агентством безопасности в Лондоне, и несмотря на то, что прошло уже 36 часов со времени моего демарша в Москве, они ничего не знали. Руперт Корнуэлл, корреспондент «Индепендент», не значившийся в списке выдворяемых, покидал брифинг с трясущимися коленями.

Вопреки своему суровому тону, русские были в растерянности. Герасимов, обычно быстро соображавший пресс-секретарь Министерства иностранных дел, не мог объяснить, как будет соблюдаться на практике предполагаемый потолок. («Не спрашивайте меня, я этого документа не писал».) «Представитель КГБ по связям с прессой» (фигура, вероятно, специально придуманная для данного случая) предъявил какие-то неуклюжие улики против одного из журналистов. Однако Александр Яковлев, один из основных союзников Горбачева в политбюро, намекнул, что все трое смогут в скором времени вернуться в Москву. Через два-три дня один из чиновников Министерства иностранных дел заявил нам, что русские хотят, чтобы наше сотрудничество шло обычным порядком, несмотря на действия «горилл с обеих сторон».

Высокопоставленные чиновники делали все, что могли, чтобы продемонстрировать свое дружественное расположение. Подготовка к официальным визитам велась в атмосфере еще более тесного сотрудничества, чем прежде.

«Московские новости» опубликовали полный текст статьи, поносившей КГБ, которую написал один из трех изгнанных журналистов по возвращении в Англию.

* * *

Между тем мы пытались поддержать дух наших сотрудников. Жертвы страдали от перенесенного шока, за исключением немногих счастливчиков, которые не любили Россию, или тех, чей срок службы все равно уже подходил к концу. Устраивались прощальные вечеринки и прощальные поездки в аэропорт. Но даже эти печальные сцены имели свою комичную сторону. Пограничники в аэропорту усмотрели какую-то неточность в визе четырехлетней дочери помощника военного атташе Найджела Шекспира. Они запретили ее вылет. Я указал им на то, что, коль скоро вся семья высылается, нелогично мешать ее отъезду. Чиновники, среди которых появлялись все более высокопоставленные, были непреклонны. Вопрос удалось решить, лишь обратившись в Министерство внутренних дел в Москве.

Больше всего терял штат русских служащих. Я собрал их у себя в кабинете и сказал, что Джилл и я очень любим и будем продолжать любить их страну. Мы благодарны им за все, что они сделали для посольства. Мы считаем их своими коллегами и друзьями и намерены оспаривать советские требования, отстаивая как их, так и свои интересы. Я не видел ничего плохого в том, что КГБ узнает о моих словах, что, несомненно, и произошло, едва я их произнес. Так я вогнал маленький клинышек между КГБ и их ставленниками в посольстве. «Девочки», подавая в тот день ланч, молча обливались слезами.

После этого мы начали готовиться к переговорам. Род Лайн, глава политического отдела посольства, разработал и претворил нашу тактику в жизнь с необыкновенной находчивостью, искусством, энергией и сдержанностью. Нашей долгосрочной целью было добиться от Советов достаточно надежного заверения в том, что они умеряют свою разведывательную активность в Англии. Тогда обе стороны смогут ослабить ограничения «холодной войны», мешающие взаимовыгодным деловым отношениям. Английские министры не хотели, чтобы скандал вышел из-под контроля. Горбачев был в неловком положении. Высылка советских дипломатов, последовавшая так скоро после его триумфального визита в Лондон, делала его дураком в глазах сторонников твердой линии в его собственной стране. Его друг, госпожа Тэтчер, по всей видимости, над ним подшутила. Однако через несколько недель, проявив недюжинный здравый смысл, он заявил одному английскому журналисту, что англо-советские отношения не пострадали из-за этого инцидента. У каждой страны время от времени случаются неприятности из-за шпионов. Когда журналисты пытаются узнать больше, чем того хотелось бы властям, – это нормально. Не следует раздувать недоразумение.

Переговоры длились несколько месяцев и в конце концов завершились рядом открытых или подразумеваемых соглашений. Некоторые официальные советские лица явно предпочитали вести переговоры в лондонских парках, а не в своих кабинетах, где, как они, вероятно, опасались, их подслушивали. Черняев неизменно был очень полезен.

Для госпожи Тэтчер все это было неприятным осложнением ее отношений с Горбачевым. Ее сотрудники деликатно намекали представителям английской прессы, что всю ответственность за высылку дипломатов и за тот ущерб, который она могла причинить англо-советским отношениям, лежит на министре иностранных дел Джеффри Хау и тогдашнем министре внутренних дел Дугласе Херде. Однако к тому времени самая трудная часть переговоров была уже позади. КГБ не удалось добиться реванша, мы ни от чего существенного не отказались и здравый смысл возобладал.

Это была маленькая победа как для нас, так и для Горбачева.

Мои отношения с Эдуардом Шеварднадзе развивались более медленно. У меня не было существенных вопросов для обсуждения с ним, кроме споров по поводу шпионов, которых он благоразумно сторонился.