Главный бой - Юрий Никитин

Базилевс с неудовольствием слушал, как советник восхваляетдоблести варваров, морщился, затем уловил подспудный смысл, всмотрелся всияющее лицо спархия:

— Продолжай, продолжай. И что же эти особые герои?

Спархий сладко улыбался, жмурился, потирал пухлыеженственные руки.

— Только их не удавалось удалить из города. Оба слишкомвысоко ставят честь быть хранителями северных врат! А в пророчестве сказано,что пока они берегут врата Киева, никому не ворваться в этот проклятый город…

Базилевс крикнул в радостном нетерпении:

— И что же… что случилось?

— Только что мои придворные маги сообщили…

Базилевс прервал:

— Не произноси этих слов! Известно же, что по принятииновой веры и новых богов… тьфу!.. одного бога, все прошлые становятся демонами.А маги подлежат гонениям и казням.

— Да-да, — торопливо сказал спархий. — Да-да!Это я так, обмолвился. Конечно же никаких нечестивых колдунов у нас нет, я сам…мне во сне было видение! Во сне я узрел, что эти сильномогучие богатыри мертвы.Князь, с ним и весь Киев, остался без защиты! Без всякой вовсе! Такого удобногослучая для нападения еще не было… Вчера в лесу отыскали их растерзанные тела.

Базилевс счастливо потер ладони:

— Прекрасно, прекрасно… Кто это сумел их так? Власий?Или Горгулис… забыл, под каким именем он там действует?

Советник покачал головой:

— Они убили друг друга.

— Ого, это высшее умение. Это по-нашему,по-царьградски! Натравить варваров друг на друга, загрести жар чужими руками…Кто все-таки? Неужели наши маги?

Советник развел руками:

— Иногда русы подносят нам подарки сами. Это быланеожиданность для всех наших людей в Киеве.

Базилевс выпучил глаза, потом захохотал громко и грохочуще.Советник подобострастно присоединился тонким блеющим голоском:

— И что же с ними?

— Они… убили друг друга!

Базилевс выкрикнул сквозь слезы от смеха:

— Из-за чего они?

Советник развел руками:

— Из-за чего стоит проливать кровь лучшего друга?Наверняка из-за власти.

После бессонной ночи, когда с лучшими воеводами ломал головунад обороной града, он вышел из терема на крыльцо, под темное ночное небо, с жадностьювдохнул свежий воздух. На востоке небо посветлело, сейчас начнет наливатьсямягко-розовым, потом заполыхает пурпур зари, чистый и нежный… А потом… потом,может быть, заполыхают и пожары, если печенеги сумеют забросить либо горящиестрелы, либо глиняные горшки с греческим огнем. Знаем, знаем, что ромеи тайкомпоставляют степнякам эту горючую смесь. Сам бы на их месте так же…

С заднего двора донеслись крики, брань. Из-за крыла второготерема двое гридней тащили молодого парня. Третий гридень шел сзади и пинкамиподгонял пленника.

— Княже! — обрадовался гридень. — Хорошо, чтоты… Вот пымали!

— Кто? — коротко спросил Владимир.

— Исчо не знаем…

— Так какого лешего?

— А он выпрыгнул из тамошнего окна, — объяснилгридень. Его друзья держали парня, заломив руки за спину так, что тот едва нерыл носом землю. — Ну, прямо из окна второго поверха!

Воеводы переглянулись, отступили на шажок, деликатнозаговорили о дела ратных. Владимир стиснул зубы до скрипа. Что за… На второмповерхе живут его жены!

— Какое окно?

Гридень толкнул пленника. Тот угрюмо молчал. Второй гридень,постарше, сказал с неловкостью:

— Я видел. Четвертое окно от торца.

Клементина, понял Владимир. Эту белокурую красавицу привезлиему из дальних германских земель. Род ее был некогда знатен, но последние тридесятка лет ее родители прятались в лесах, питались корнями и травами. Он далза нее скрыню серебра, доплатил златом, так что весь их лесной род, а то и всеплемя воспрянет из пепла, а вот она так и не освоилась с ролью жены, все ещесчитает себя проданной вещью…

— Поднимите, — велел он.

Гридень ухватил парня за волосы, резко вздернул. НаВладимира взглянуло искаженное болью лицо молодого здорового парня, не большечем семнадцати весен, румянец на всю щеку, за таким все молодые девки…

— Ты что же, мерзавец, — вырвалось у него, —девок мало показалось? К замужней жене решил? Чужого меда отведать?

Парень смело встретил его взгляд:

— Почто чужого? Если собака на сене сама не гам идругому не дам, то это уже не ее сено!

Владимир прорычал:

— Ага, уже ведаешь, что тебя ждет? Не молишь пощады?

Парень сплюнул ему под ноги:

— А что молить у зверя? У тебя снега зимой невыпросишь. А мне жизнь не дорога.

— Почто так?

— А отца ты казнил еще десять лет тому. Когда по пьянивзбрело в голову, что он среди каких-то там заговорщиков. Я тогда мал был,чтобы тебя ножиком по горлу… А потом как-то все случая не было…

Владимир ощутил, как красная волна гнева ударила в голову.Прорычал, свирепея все больше и больше:

— Ты… гад… Она ж вдвое старше тебя!

— Это для тебя так уж важно, кто старше, а кто младше.

Горячая волна била в мозг, наполняла грудь, а сердце стучаловсе чаще и чаще, захлебываясь кровью. Горло сжало, он едва прошипел:

— На кол!

Парню заломили руки крепче. Сзади подошел Волчий Хвост,сказал обеспокоенно:

— Я его знаю. Все-таки боярский сын…

— Тогда голову, — прорычал Владимир. —Немедля!

Парня оттащили к забору, силком пригнули. Коротко блеснулаострая печенежская сабля. Послышался тупой стук, хряск. Голова рухнула наземлю, красные потоки расплескались по земле. Гридни отпустили обезглавленноетуловище, поспешно отступили. Парень упал на колени, завалился на бок. Изобрубка шеи все еще хлестала кровь, но еще большая лужа образовалась вокругголовы.

Из горла Владимира вырвался звериный рык. Простолюдинов караютна горло петлей или сажают на кол, а людей благородного звания надобномечом — обычай занесли варяги, или шелковым платком — это отстепняков, но, как славянин, он жалел, что нельзя то и другое, да еще и сжечьна медленном огне, как повидал у персов.

Двор пронесся под тяжелыми сапогами. Ступеньки визжали подего могучим телом. Терем заполнен запахами трав, навстречу попалась сеннаядевка, умчалась с визгом: померещилось, что у князя вместо лица волчья морда сощеренными зубами. Пронеслась мимо и пропала позади стена с развешеннымипучками лечебных трав.