Дочь палача и король нищих - Оливер Петч

С этими словами монах развернулся и, слегка пошатываясь, побрел к выходу.

Дверь с грохотом захлопнулась, Симон вздохнул и побарабанил пальцами по столу.

– Что теперь? – спросила Магдалена. – Что будем дальше делать, умник ты наш?

– Сама слышала, – резко ответил юноша. – Займемся твоим отцом. Это у меня, по крайней мере, получается.

Он резко поднялся и, обходя бурлящие котлы, прошел к небольшой дверце в дальней части пивоварни. За дверью располагалась тесная комната; кроме жесткой кровати и окованного сундука, в ней ничего больше не было. Обычно она служила спальней пивовару, но вчера отец Губерт освободил ее для Куизля. Раздетый по пояс, палач лежал на спине и протяжно храпел. Симон приложил ухо к его могучей волосатой груди: пару часов назад он дал ему немного снотворного мака, который носил с собой в мешочке, поэтому теперь палач дышал размеренно и спокойно. Кроме того, Магдалена время от времени подходила к кровати и поила отца горячим куриным бульоном с ложечки. Лекарь осторожно проверил, не ослабели ли повязки.

Епископские стражники привязали палача к кровати, хотя Симон сомневался, что веревки смогут его удержать. Куизль был силен, как медведь, и подобно медведю, казалось, лишь ненадолго впал в спячку. Раны на спине, руках и ногах уже не гноились и за ночь даже немного зажили. Симон полагал, что всего через пару дней палач достаточно окрепнет.

«И его снова можно будет пытать», – пришла в голову мрачная мысль.

На плечо вдруг легла чья-то ладонь – сзади подошла Магдалена и с сочувствием посмотрела на лекаря.

– Мне жаль, что все так случилось, – сказала она едва слышно. – Я понимаю, ты хотел как лучше. До сих пор мы всегда находили выход. Найдем и теперь, вот увидишь.

Симон улыбнулся и устало кивнул.

– Ты права, мы справимся, все трое, – ответил он так же тихо, но в голосе его уже не было прежней уверенности.

Впервые за все время их пребывания в Регенсбурге лекарь почувствовал, что теперь им уже не спастись.

– По крайней мере, он от всего этого отдохнет.

Магдалена кивнула на отца. Таким она давно его не видела. Палач спал так спокойно и мирно, словно лежал в собственной кровати в родном Шонгау.

– Ясно одно, – добавила Магдалена. – С ним нам отсюда не сбежать, учитывая его состояние. А до тех пор, пока торчим здесь, не сможем ничего выяснить про тот порошок. От этого толстяка ответа мы точно не дождемся!

Симон нахмурился.

– По крайней мере, я не ошибся. Порошок этот представляет собой нечто особенное. Судя по всему, с ним мы получим ответы на все наши вопросы. К тому же он опасен. Во всяком случае, отец Губерт отнесся к нему очень серьезно. Тайна его всех нас еще с ума сведет… – лекарь задумчиво повторил загадочные слова монаха. – Черт возьми, что он имел этим в виду?

– У меня уже голова идет кругом, – вздохнула Магдалена. – Что это за порошок такой, что его вся городская знать разыскивает? А вместе с ними убийца и еще черт знает кто!

– Может, это и вправду что-нибудь вроде философского камня, – пробормотал лекарь. – Но вот что именно этот камень собой представляет… – Он покачал головой. – Так мы все равно ничего не узнаем. Подождем до завтра; может, отец Губерт нам все расскажет. Если нет, попробуем сбежать вместе с твоим отцом. Желательно до того, как его упрячут за решетку.

– И как ты себе это представляешь? – удивилась Магдалена. – Во двор и носа не высунешь, стражники тут же за сабли хватаются.

– Понятия не имею. Но пока мы тут прохлаждаемся, можно ведь немного и осмотреться.

Симон пожал плечами, пошел обратно в котельную. И заодно приветливо помахал стражникам из окна.

– Выход из резиденции наверняка не один, – пробормотал он. – Надо только поискать хорошенько.

Вода в реке, точно вязкая черная слизь, медленно перетекала вдоль набережной. У подгнивших столбов под причалами покачивались дохлые рыбы, капустные кочерыжки и клочья старых рыбацких сетей. В полуденный зной стоял полный штиль, поэтому над пристанью поднималась ужасная вонь; она забиралась в каждую щель, и каждый дом, что стоял неподалеку от набережной, пропитался этой вонью.

Возле причала, незаметные за грудами ящиков, сидели на широких сходнях двое мужчин. И хотя вонь казалась непереносимой, они ее даже не чувствовали. Они вообще ничего не замечали, настолько их ослепила ненависть. За многие годы она, словно яд, выжгла их изнутри. Теперь и того и другого занимала лишь одна мысль.

Месть.

– И как такое могло случиться! – прошипел один из них и хрустнул костяшками пальцев, так что звук разнесся над безлюдной пристанью. – Он же почти готовенький был, а потом взял и сбежал, как крысеныш. И теперь набивает брюхо у епископа и выпрашивает убежище… Так мы еще никогда не плошали!

– Вечно епископ держать его у себя не будет, – спокойно ответил второй. Голос его был ледяным, словно воздух январским утром. – Убийцу, да еще в розыске, – не посмеет.

– Как он из тюрьмы-то вообще сбежал? – спросил первый. – Что-то там нечисто. Говорят, мол, стражники уснули – подумать только!

Второй кивнул.

– Есть у меня одна мыслишка. Если я прав, придется этому Тойберу собственную мелюзгу пытать. Но всему свое время…

Он проводил пустым взором раздутый труп дикой утки, проплывший мимо них по течению, затем продолжил так же бесстрастно:

– Рано или поздно епископ вернет нам Куизля, и тогда продолжим с того места, где остановились.

– А если нет? – проворчал первый. – У этих святош вечно что-нибудь свое на уме. Отпустит его епископ, когда рак на горе свистнет. Я не могу больше ждать! Я столько лет предвкушал этот день. Я хочу мести, хочу…

– Заткнись! – перебил его второй и отвесил ему такую затрещину, что тот едва не нырнул с головой в заводь. – Ты как дите малое, у которого игрушку отняли. А я, по-твоему, не желаю мести? Он прочитал надписи в камере. И на допросе мне показалось даже, что он узнал меня. Ну, уж в кошмарах-то точно…

Губы его растянулись в тонкой улыбке, потом он снова подобрался.

– Но нам следует быть осторожнее, а то у других могут возникнуть вопросы. Я слишком долго трудился над тем, чтобы никто в городе не узнал меня под прежним именем. Я немного… погорячился на допросе. Моя оплошность. Нельзя нам горячиться – ни тебе, ни мне. Причин у нас и так хватает.

Его собеседник тихонько заныл и схватился за нос: в воду потекла кровь вперемешку с соплями. Внутри, как это часто бывало, все вскипело от бешенства. И почему он позволяет ему так с собой обращаться? Почему просто не свернет ему шею? И все же он подавил свой гнев, как это делал всю жизнь.

– И что ты предлагаешь? – спросил он через некоторое время.

Второй мужчина сплюнул в воду.

– Ты прав, – прошипел он. – Мы понятия не имеем, когда епископ его отпустит. К тому же с ним его дочь и этот умник-лекарь. Сговорились с жирным пивоваром. И они узнали про Священный огонь…