Полководцы Московского царства - Дмитрий Володихин

Но так ли горька гибель от смертельной раны в 49 лет?

Ведь это — превосходная смерть для полководца. По сравнению с прочими «большими воеводами» того времени князь Микулинский — настоящий счастливчик. Наши «командармы» грозненской поры жили трудно. Колотушка войны часто выбивала их из жизни до срока, а кому-то доставалась смерть пострашнее военной. Петр Шуйский погиб от рук жадных крестьян после тяжелого поражения, Ивана Шуйского убили за интригу, Алексей Басманов ушел из жизни при трагических обстоятельствах, Ермак погиб в бою, Иван Бельский задохнулся от огненного жара и дыма, Михаила Воротынского истребили по причинам, до сих пор непонятным, Юрий Токмаков умер в походе… Везло на хорошую кончину немногим. Разве что Дмитрию Хво-ростинину да в какой-то степени Ивану Мстиславскому.

Так вот, Семен Иванович скончался дома, как победитель, в чести и славе человека, никем никогда не битого.

Что может быть лучше для «командарма»?

Понятия «военный талант», «слава искусного полководца» в разное время наполнялись разным смыслом. Для эпохи раннего Средневековья, домонгольского периода исключительно важной была личная храбрость князя — предводителя дружины. В период петербургской империи и СССР талант военачальника скорее определяли по его тактическим способностям, реже — по способностям стратегическим. Между этими двумя эпохами лежит героическое время, когда создавалась Россия. При великом князе московском Иване III на месте лоскутного одеяла самостоятельных русских земель и княжеств возникло единое Московское государство. Оно просуществовало около двухсот лет, прошло череду реформ при Петре I (годы правления 1689–1725) и превратилось в Российскую империю.

Имена воевод Московского государства известны историкам по летописям и старинным грамотам. Заслуги их перед отечеством очевидны. Но, кажется, их современникам, людям русского Средневековья, были незнакомы понятия «воинская слава», «триумф полководца»… Их заменяло словосочетание «государева служба». Не слава была важна, а то, исполнена ли «приказанная» служба, и если да, то насколько полно. Про старомосковского воеводу неуместно говорить «знаменитый». Скорее «искусный», «преданный государю», «стойкий».

В конце XV — начале XVI века страна взрывообразно расширялась. Тогда появилась целая плеяда полководцев, получивших опыт в наступательных войнах. Маневренная, атакующая тактика была их стилем. Блестящими практиками этого стиля были князья Даниил Холмский, Даниил Щеня и Александр Ростовский. Позднее, во второй половине XVI века, Московское государство перешло к обороне своих бесконечных границ. И тогда в воеводах стали в большей степени ценить стойкость, способность противостоять превосходящим силам неприятеля. Успешно справлялись с этими задачами князья Иван Шуйский и Михаил Воротынский. Между тем для России именно тогда открылись просторы Сибири, и туда устремились многочисленные «русские конкистадоры». Первым и, наверное, самым известным из них был казачий атаман Ермак. Наконец, XVII столетие блистает именем князя Дмитрия Пожарского, освободителя Москвы от польских интервентов в эпоху Смуты. Выдающихся полководцев, как можно убедиться, хватало. Да и перечислены здесь лишь верхи великого сонма даровитых воевод… Очень трудно выделить среди множества «служилых людей по отечеству» человека, очевидно превосходившего других полководческим дарованием. Удобнее всего положиться в этом вопросе на внешнего наблюдателя, не связанного русскими нравами и обычаями того времени.

В 1588–1589 годах Московское государство посетил Джильс Флетчер, посол английской королевы Елизаветы I. Впоследствии он создал трактат «О государстве Русском», где подробно описал состояние России тех времен. Флетчер встретил холодный прием и был настроен по отношению к «Московии» отрицательно, даже враждебно. Кроме того, известно, что английский посол собирал информацию о стране разными способами, в том числе и конфиденциальными. Особенно его интересовала русская армия: ее численность, вооружение, полководцы… В той части трактата, где речь идет о вооруженных силах государей московских, Флетчер деловит, сух, точен, беспощаден к недостаткам военного дела в России и внимателен к его достоинствам. Англичанин перечисляет аристократические роды, из которых обыкновенно назначают главных воевод, но лишь один человек удостаивается пристального внимания: «…теперь у них первейший муж, наиболее пригодный для военных дел, некто князь Дмитрий Иванович Хворостинин, воин старый и опытный. Он оказал большие услуги в войнах с татарами и поляками…»

И действительно, Дмитрий Хворостинин был настоящей военной звездой России XVI столетия. Главная его заслуга перед страной — победа в жестоком и кровавом сражении у деревни Молоди в 1572 году, одержанная вместе с князем Михаилом Ивановичем Воротынским. Именно благодаря этому он остался в памяти потомков. Но личный триумф Хворостинина наступил лишь через два десятилетия после памятной молодинской победы, да и вся его жизнь с младых ногтей прошла в битвах и походах. Это был истинный человек войны, для нее рожденный и живший ею.

Дмитрий Иванович появился на свет в 30-х годах XVI века, точная дата рождения неизвестна. Осенью 1550 года вышел указ о пожаловании поместьями под Москвой 1078 служилых людей. Князь должен был по роду и положению своему туда попасть, если бы подходил по возрасту, а служить тогда начинали лет с пятнадцати; но его имени нет в «Тысячной книге» — списке этих помещиков. Следовательно, он родился не ранее 1535 года. Список людей, имевших служебное отношение к Государеву двору — «Дворовая тетрадь», — составлен был скорее всего в 1551 или 1552 году и оставался действующим документом, куда заносили новые имена на протяжении 50-х годов XVI века. Дмитрий Иванович в нем числится. К тому же во второй половине 1550-х годов известны первые его воеводские службы. Исходя из этого, можно предположить, что князь родился, скорее всего, между 1535 и 1540 годами.

По роду своему он принадлежал к младшей ветви Ярославского княжеского дома. Хворостинины не были «захудалым» семейством, однако же не блистали ни особой знатностью, ни большими богатствами, ни значительными заслугами на государевой службе. В среде многочисленной старомосковской служилой аристократии они были «середняками». Между тем в XVI–XVII столетиях знатность рода, как уже не раз говорилось, много значила при назначении на военные должности. Весьма часто она имела приоритетное значение.

Это и понятно: как уже говорилось в главе, посвященной боярам Захарьиным, в состав высшей старомосковской аристократии вошли и боярские роды, вот уже несколько столетий верно служившие князьям московским, и княжеские роды из присоединенных к Москве русских земель, и беглые князья из Литовской Руси (а помимо них и выезжая знать греческого, ногайского, северокавказского происхождения)… Если бы не была создана система местничества, о которой сейчас принято говорить как о сугубом зле, то все эти знатные люди то и дело устраивали бы усобицы и перевороты, споря за место у кормила власти. Сложная система местнических счетов иной раз приносила немалый вред. Однако она худо-бедно примиряла служилых аристократов, определяла, кому на какой должностной уровень можно претендовать. Местничество фактически спасло Московское государство от тяжелых внутренних войн, борьбы всех против всех. Вместо силовых способов борьбы за место при дворе, в управленческом аппарате, вооруженных силах знать использовала возможность судиться. Таким образом, местнические тяжбы заменили собой и дуэли, и групповые вооруженные столкновения, столь частые, например, в среде польско-литовской магнатерии. Да и русская фронда так и не состоялась во многом из-за существования местничества…