Мыши и магия - Дэвид Фарланд

Пониже Руфуса пятеро юных лягушек — совсем еще практически головастиков — терпеливо слушали его вопли. Разносившееся над болотом заклинание должно было принудить грифовых и каймановых черепах, в изобилии водившихся в здешних местах, утратить интерес к молодой лягушачьей поросли, покинуть насиженные территории и отправиться искать себе добычу куда подальше. Магические формулы как раз только что начали действовать — над болотом поднимался странно мерцающий туман.

И вот посреди этого впечатляющего представления Руфус внезапно ощутил докатившиеся до него издалека отзвуки Янтаркиного волшебства — и сила их потрясла старого колдуна до глубины души. Он окинул аурические горизонты внутренним взором и увидел, как они вспучились, словно ядерный гриб.

С громким «бурп!» у Руфуса отвалилась челюсть. Мерцающая дымка у него над головой нерешительно поколебалась и растаяла.

Один подросток, сидевший у ног Руфуса, — столь юный, что еще не вполне утратил хвост, — робко вопросил:

— Что-то случилось, мастер Мухолов?

— Вот это я называю по-настоящему мощной работой! — пробормотал лягух.

Руфус и гадать не решался, что это было за заклинание и кто его сработал, но внутри у него появилось хорошо знакомое не то сосущее, не то щекочущее чувство, словно он только что проглотил крупного паука и тот даже в желудке продолжает извиваться.

— Да я с икриночного возраста такого не видал. Там промышляет воистину могущественный маг!

— Белый маг или черный? — осторожно поинтересовался почти-совсем-еще-головастик.

В волнении Руфус прикусил нижнюю губу. Возмущение ауры пришло с дальнего запада, он был в том уверен. На западе водились в основном черные маги. И в последний раз, когда Мухолову случалось видеть такой выплеск магической энергии, он предвещал начало великой войны, в которой многие белые маги сложили свои головы.

— Нам придется послать волшебника на разведку, — пробормотал старый лягух и тут же погрузился в раздумья о том, кому можно было бы доверить подобную миссию в это время года.

— Единственное, что нам остается, — проквакал он с некоторым запозданием в ответ ученику, — это надеяться на лучшее.

* * *

В это самое время в уединенной пещере близ морского побережья в шестидесяти с лишним милях от Бенова дома еще один колдун в полудреме свисал с каменного потолка, держась за него ногами и эффектно завернувшись в кожаные крылья — хотя на самом деле не эффекта ради, а чтобы сохранить тепло. Имя колдуну было Ночекрыл. В носу его поблескивало потускневшее от времени серебряное колечко, а вдоль края невероятных размеров ушных раковин, затенявших крохотное личико, бежал ряд серебряных «гвоздиков». Мех его обладал роскошным оттенком подернутых пеплом оранжевых угольев умирающего костра, а голые мембраны крыльев и ушей были сплошь зататуированы разными мистическими символами.

Тяжелые пурпурные веки его были прикрыты. Тихо покачиваясь, колдун мурлыкал во сне:

Как-то в полночь, в час угрюмый,

утомившись от раздумий,

задремал я над страницей

фолианта одного.

И очнулся вдруг от звука,

будто кто-то вдруг застукал,

будто глухо так затукал

в двери дома моего.

«Гость, — сказал я, — там стучится

в двери дома моего,

гость — и больше ничего».[4]

Ворвавшаяся в пещеру взрывная волна от Янтаркиного волшебства чуть не стряхнула его с потолка.

Колдовской разум, что греха таить, был не в лучшей форме после долгой зимней спячки, но ему не понадобилось много времени, чтобы со всей отчетливостью осознать: с такой могучей силой сталкиваешься далеко не каждый день. На самом деле на его памяти такое случилось лишь однажды — когда Жесточайший впервые пробудился в своем могуществе и воссел на трон Ужаса, чтобы править миром.

Ночекрыл распахнул глаза.

Его клевреты валялись вповалку по всей пещере, погрузившись в оцепенение глубокого сна. Это были поистине чудовищные создания, извращенные порождения самых жутких ночных кошмаров. Но лишь один из них почувствовал, что, кажется, что-то не так.

— Что это там стряслось? — спросил фамильяр[5]Ночекрыла, когда волна магической плазмы от заклинания вкатилась в пещеру. Это был клещ, обитавший в районе правого уха. Чтобы сказать эту фразу, ему пришлось вытащить свой острый хоботок из Ночекрыловой плоти. Ощущения у последнего при этом были весьма болезненными.

— То пляска смерти началась, — ответствовал Ночекрыл, навостряя уши. — Безумие, и Грех, и Ужас — один другого краше! — там правят бал.

— Как это По-этично! — вздохнул клещ, которого, кстати сказать, звали Дарвин. — Значит ли это, что я смогу напиться свежей крови? Ты, знаешь ли, уже как-то поизносился.

Ночекрыл от омерзения сморщил нос. Его давно подмывало съесть вредного паразита, а поскольку Ночекрыл был насекомоядным (чему упорно противоречили загадочно возобновлявшиеся время от времени слухи о его родстве с самим графом Дракулой — по материнской линии), жизнь Дарвина висела буквально на волоске. Но, увы, Ночекрыл нуждался в обеспечиваемой фамильяром магической силе не менее, чем тот в его, Ночекрыла, крови.

— Будет тебе кровь, мой милый, — сказал колдун, отцепляясь от потолка, изящным виражом становясь на крыло и беря курс на источник силы. — Крови хватит на всех!

Нет любви чище и крепче, чем материнская любовь.

Ячменная Борода

«А он и правда похож на большую змею!» — пронеслось в его затуманенной голове.

Бен в ужасе метнулся прочь от Янтарки, юркнул под дверь комнаты и поскакал к лестнице. Он не так уж много прожил на этом свете, но и в его короткой жизни имелась одна вещь, в которой он был уверен на все сто процентов: да, у его матушки могло быть сколько угодно проблем со здравым смыслом и личной гигиеной, но она все равно его любит. Можно спокойно бить коленки — мама всегда наготове с пластырем и зеленкой.

Бену хотелось попасть к маме как можно скорее, но его новым коротеньким лапкам явно недоставало прыти. Вообще говоря, все в его теле двигалось не как полагается. Как будто на ногах у него вдруг ни с того ни с сего оказались огромные неуклюжие клоунские башмаки. Уже для того, чтобы просто идти, требовалась предельная концентрация внимания, не говоря уже о том, что после каждых нескольких шагов приходилось лететь вниз с добрый десяток метров до следующей ступеньки. Всякий раз, как Бен приземлялся, его хвост тяжело шлепался оземь, так что в конце концов Бен развернулся и заорал на него: