Венец для королевы проклятых - Виктория Александровна Борисова

Весть о смерти отчима Гвендилена выслушала спокойно, хотя и поплакала немного для приличия, чтобы соседи не подумали ничего дурного. На самом деле она испытывала скорее облегчение от того, что больше не придется спать с ножом под подушкой, хотя и знала, что после потери единственного кормильца ей придется туго.

И снова горели костры на кладбище… Отчима похоронили рядом с матерью. Ее могила сильно просела, словно она хотела потесниться, чтобы освободить место для мужа. Казалось, она только и ждала его, чтобы окончательно упокоиться с миром.

Глава 6

Гвендилена осталась одна в пустом доме. Поначалу ей было страшновато, особенно по ночам – то казалось, что где-то скрипнула половица, то слышался тихий вздох или стон, как будто неупокоенные души приходили проведать прежнее обиталище… Впрочем, скоро девушка привыкла. Стоит ли пугаться неведомого, когда мирские ежедневные заботы гнетут гораздо сильнее!

Каждый день Гвендилена видела, как припасов в кладовой остается все меньше, и понимала, что дожить до весны будет непросто. Она старалась есть как можно меньше и вскоре научилась довольствоваться совсем крошечной порцией. Все чаще девушка чувствовала, как кружится голова и темнеет перед глазами, если резко подняться. Однажды она даже потеряла сознание и пролежала на холодном полу от сумерек до глубокой ночи.

По ночам в щели дома задувал ветер, стены порой покрывались инеем, и вода в ведре к утру схватывалась тонкой ледяной корочкой. Девчонка дрожала от холода, а дров не хватало. Приходилось, собрав все силы, отправляться в лес за хворостом. Каждый раз Гвендилена боялась, что упадет и больше не сможет встать, зато потом веселое пламя плясало в очаге, вознаграждая за все труды и мучения. Жаль только, что вязанки хватало ненадолго и совсем скоро все приходилось начинать заново. Дрожа по ночам в холодной постели, Гвендилена часто думала, что весна, наверное, уже никогда не наступит…

А если и наступит, ей самой до нее не дожить.

Рассчитывать было больше не на кого. Иногда Гвендилене казалось, будто ее окружает прозрачная, но вполне ощутимая стена, отделяющая от остального мира, от людей… Даже соседи, что раньше жалели ее и старались помочь, чем могли, начали сторониться. Дом обходили стороной и при встрече опускали глаза, стараясь не встречаться взглядом, украдкой скрещивали пальцы в Знаке Защиты и, шепча слова обережного заговора.

Монастырь, который раньше так страшил ее, теперь казался последним прибежищем, последней надеждой… Но вскоре Гвендилена убедилась, что даже обитель Всех Богов не примет ее, меньше чем за год потерявшую всех близких.

В праздник Рождения Солнца, что отмечают, когда день начинает прибывать, река ломает лед и в лесу появляются первые проталины, Гвендилена по обычаю принесла в храм сушеные яблоки и варнегар – особые сладкие пирожки, что пекут в виде фигурки жаворонка, призывая весну. Чтобы приготовить их, ей пришлось, забыв о гордости, пойти к Вилме, жене трактирщика, и попросить немного меда и масла. Сама Гвендилена уже давно и в глаза не видела подобной роскоши, но почтить Храм было необходимо. Иначе как потом явиться туда, чтобы просить покровительства и приюта?

Стоя на пороге лавки (той самой, что еще недавно принадлежала отчиму!), Гвендилена скороговоркой пробормотала свою просьбу. Вилма выслушала ее, но не удостоила даже словом в ответ. В ее взгляде явственно читалось все, что она думала о попрошайках… Словно никогда она не была подругой матери, не бывала у них в доме и не приводила с собой маленькую дочку Линну, чтобы поиграла с Гвендиленой и Айей, пока женщины сплетничали за стаканчиком вишневой наливки или доброго пива!

С тех пор прошло немало лет – и многое изменилось. Гвендилена выросла, Айя погибла, и матери уже нет в живых… Линну, подружку детских игр, ставшую самой завидной невестой в деревне, отец давно не выпускает из дома – нечего, мол, его дочери якшаться с какими-то деревенщинами! – и прочит выдать замуж не меньше чем за графского управляющего.

А сама Вилма из молодой и веселой женщины стала тяжеловесной, будто каменной бабищей с холодными глазами и вечно опущенными уголками сжатых губ. Ее пухлые пальцы унизаны перстнями, на шее позвякивают цветные бусы, но отчего-то она кажется погасшей, неживой…

Неожиданно для себя самой Гвендилена почувствовала что-то вроде жалости к бывшей подруге матери. Пусть она сыта каждый день и носит цветные бусы, но муж ее – человек грубый, жестокий и почти такой же жадный, как покойный отчим. Когда-то, бывало, она жаловалась матери на мужнины побои и попреки. Не похоже, что с тех пор Гавер стал добрее!

Словно уловив ее мысли, Вилма вдруг смутилась, опустила глаза и поспешно скрылась в задней комнате лавки. Гвендилена поняла, что разговор окончен. Остается только повернуться и уйти прочь, но она продолжала ждать, сама не зная чего.

И, как оказалось, не напрасно. Вскоре трактирщица появилась снова. На щеках ее горели красные пятна, и глаза как-то подозрительно припухли… Вилма положила перед девушкой небольшой сверток.

– Забирай и уходи, – процедила она сквозь зубы.

Опустив голову, Гвендилена взяла сверток и пошла прочь. Потом, дома, когда она пекла пирожки, так трудно было удержаться, чтобы не попробовать хоть кусочек! Но она точно знала – если даст себе волю, остановиться уже не сможет. А обрядовое угощение непременно нужно отнести в монастырь!

Но все труды и унижения оказались напрасны – монахини не взяли ее дары. На длинном столе для приношений корзинка, покрытая салфеткой с розами (еще мать вышивала), выглядела так одиноко и сиротливо! Гвендилена растерялась и чуть не расплакалась от обиды.

Потом к ней вышла толстая монахиня и принялась увещевать. Она говорила о том, что срок траура священен, что нужно достойно позаботиться о душах близких, проводя время в одиночестве, молитве и строгом посте, и тогда, возможно, Всевышний смилуется над ними и откроет Врата Света…

Голос был сладким, вкрадчивым, но в ее глазах – маленьких, прищуренных и холодных – Гвендилена видела совсем другое. «Уходи и не возвращайся, – говорили эти глаза, – уноси свою беду, чтобы нас она не коснулась!»

Очень хотелось крикнуть ей в лицо: «Где же ваше милосердие? Зачем вы врете и себе и людям?» – но Гвендилена сдержалась. Бессмысленно… Все равно здесь ей не будет ни защиты, ни приюта. Поостерегутся монахини – а что, если у новой послушницы дурной глаз? Что, если она стала ангним, одержимой злым духом, сеющим смерть вокруг себя? Нет уж, лучше оставить все зло и печаль этого мира за воротами,